Потом в витринах магазинов стали снимать гирлянды, а на обочинах тротуаров все чаще начали попадаться одиноко брошенные елки с одной-двумя игрушками на сухих полуосыпавшихся ветвях.
Возвратясь в мастерскую с двумя тяжелыми сумками, Иван встретил Валерьяна Сергеевича лежащим на диване. В клубах густого папиросного дыма художник кутался в одеяло, смотрел в потолок и курил. Всюду опять появились миски, утыканные окурками, валялись пустые бутылки из-под вина, женские колготки, трусики.
Поднеся сумки с продуктами к холодильнику и начиная раскладывать пакеты с едой на полки, Иван поинтересовался:
– А вы что, и сегодня никуда не пойдете?
– Я тебе мешаю? – раздраженно спросил художник.
Иван лишь повел плечом и, продолжая загружать холодильник продуктами, спросил помягче:
– Может, откроем форточку? А то душно.
– Успокойся, – сказал художник и отвернулся лицом к стене. – Это еще не та духота, Ванюша. С этой мириться можно. А вот когда изнутри сдавит, тогда никакая форточка не поможет.
Иван разложил продукты по полкам и, закрыв холодильник, встал:
– Леночка звонила. И Валя – продавщица из супермаркета – о вас расспрашивала. И эта, рыженькая, ну, первая Джоконда.
– Ты что, издеваешься надо мной? – вскочил с подушки Валерьян Сергеевич и ткнул указательным пальцем в холст: – Вон моя Джоконда!
С полотна на Ивана из одежд Джоконды смотрел улыбающийся череп.
– А зачем вы все время черепа рисуете? – спросил Иван.
– А я что, по-твоему, – прокладки должен рисовать? Тампаксы?
– Зачем тампаксы? Лицо. Ну, что нравится.
– А если мне это нравится, – указал Валерьян Сергеевич на череп на полотне Джоконды. – Вот я и изображаю свою любимую. А твоя что, к другому ушла, Ванюша? А ты по ней сохнешь?
– Я с ней пока не знаком, – ответил Иван.
– А фотографии? Рисунки? – поднялся на локте Валерьян Сергеевич.
– Случайно, – объяснил Иван. – Вначале она мне снилась. А потом я ее увидел, когда торговал пирожками у нас на станции. Только сфотографировать и успел. Стоянка поезда две минуты.
– Так ты даже её не знаешь? – искренне удивился Валерьян Сергеевич. – А вдруг она стерва, Ваня? Или солдафон в юбке? Ванюша, как же можно молиться на незнакомку? Это же безобразие!
Иван потупился.
– Так ты ее ищешь? – догадался Валерьян Сергеевич.
Иван кивнул.
– Понимаю, – сказал художник и вновь повалился навзничь. – Я тоже когда-то любил до одури. А она оказалась сукой. С моим лучшим другом, Валеркою Бакиным, уехала в Баден-Баден. С тех пор я их всех «люблю». И они, естественно, меня тоже. Потому что баба – это не человек, а твоё отражение в черном зловонном зеркале. Ты к ней