Есаул молча поклонился, круто поворотился и, шагнув из круга света, растворился в темноте. Он точно знал, что этой ночью за юной шляхтянкой придёт старуха с косою, и уже искал способа спасти красавицу-полячку.
Едва Корса́к отошёл, как пан Бзицкий дал волю душившей его ярости. Расплескав вино, он вскочил как ужаленный и выхватил саблю:
– Стерво121! Пёс твою морду лизал! Homo novus122! Как посмел!? А ты?! ты… ты, старая дура! ты́ чего молчишь?! Ка́к девку воспитала?! Вся порода ваша…
Но договорить пан возный не успел, и вахмистру со старой девой-приживалкой так и не посудьбилось узнать, что же была за «порода» пани Барбары, ибо последняя, поднявшись, залепила гонористому шляхтичу такую звонкую оплеуху, что эхо её отозвалось на другом берегу реки.
– Да как ты смеешь!? Ты не на конюшне! Я – шляхтянка! и я не позволю! Коли хочешь – поди и заруби козака, но впредь никогда, слышишь?! никогда! не смей со мною та́к!
Тут с грозно рыкающим львом произошло удивительное превращение, и он на глазах оборотился в кроткого агнца. Пан Казимеж обмяк, точно выпустил из себя весь воздух, поник, потускнел, сделался точно на целый локоть ниже, и даже лихо торчащий его ус уныло обвис.
– Бася123! як бога кохам124! Я ведь только хотел сказать, что принимать в дар награбленное – дурной знак… Тем паче одному богу ведомо, сколь на сей «безделице» крови, и с какой мёртвой длани её сей лайдак снял…, – униженно забубнил пан возный, вложив саблю в ножны и растерянно потирая щёку. – Да я бы посёк гунцвота125 в капусту, не будь он посланником от князя…
…Лежащие у костра запорожцы, дожидаясь есаула не спали.
– А шо, пан осавул, недурно було б зозулю126 черноброву умыкнуть? – подмигнул Корсаку́ запорожец Марко На́бок, бывший старшим в свите есаула. – Да и матерь ейна – ще файна кобета127! Побей меня божья сила, батько, коли я цю уродзонную кобылу не взнуздаю128! – оскалил Марко белые как у волка зубы.
Окончание фразы покрылось хохотом козаков, но есаул заклепал рты одним лишь мрачным движеньем брови:
– Не час и не место, панове. Татарин близко блукае129, я чую… А сей сброд лядський130, – есаул кивнул себе за спину, – боле привычный з пивом и горилкой сражаться. Ложитесь себе, панове, бо спать вже не довго…
С этими словами есаул завернулся в шерстяную кирею и лёг тут же, подле костра. Тревога уже подкралась к его сердцу, и смутные предчувствия томили душу.
Через пару часов он бодро вскочил, точно и не спал вовсе. Ночь была в самой глухой своей поре. В реке отражался месяц, обливавший всю округу потусторонним