Дверь заперта, и на мой стук никто не отвечает. Верхний этаж плотно занавешен, а нижний легко просматривается с той стороны, что повернут от горы, и в нем, за стеклом, сад. Стеклянная дверь тоже закрыта, но не на замке, и внутри уже не так холодно как снаружи. Я нахожу Одера именно там, и он сам походит на мираж в домашней одежде и с ножницами в руках – до того настоящее не вяжется с представлениями о нем. На лице Одера каменная маска. Будто мы виделись минуту назад, а не десять лет.
А где слуги?
«Сегодня никто не работает».
Ах да, конец недели, когда и раб становится равен своему господину.
«Кроме меня, – продолжает он, – и если здесь хоть что-нибудь завянет, придется объясниться с Валерией. Пройди в дом».
Его голос ничуть не изменился, и не стал мягче, впрочем, я и так слышал его каждый раз, как читал одно за другим его письма.
Это не дом, это святилище, отзываюсь я.
«Скорее убежище».
Я ни разу за свою жизнь здесь не был, не оставлял свой отпечаток, как все оставляют свои отпечатки на всем, до чего дотрагивается, и для меня что могила, что храм – все одно. Но почему-то именно сейчас тот ком накопленной, грязной, изматывающей усталости, от которого я не мог избавиться так долго, начал сползать с меня как старая сухая змеиная кожа.
Ни в тот, ни в этот раз он не удивляется моему появлению, хотя и вероятно поверит всему, что бы я ему сейчас ни сказал. Я и сам желаю верить, что вернулся навсегда.
Растянувшись на широком подоконнике, и неспешно отпивая из бокала тягучее карадовое вино, и разглядывая из окна то вершины, то пологие склоны с протянутыми к небу ветвями, я рассказываю ему обо всех своих мыслимых и немыслимых похождениях за те десять лет, о Кадзаге за морем, где побывал, о людях, которые живут там, на краю света, о том, как искал Хоссоран – но не нашел, о том, как вместо Хоссорана нашел любовь – но потерял, и о зимнем небе нергала, которое снилось мне все это время.
Минсдейл молчит, изредка кивая в такт словам.
А затем он спрашивает меня прямо, зачем я приехал.
Я отвечаю, что всего лишь сопровождаю драгоценный груз в дороге, как погонщик свой караван, потому что Хелей привез сюда последнее оружие, что осталось: добрые намерения, и я, меня здесь практически нет. Вот, я только что раскрыл государственную тайну.
«Добрые намерения, насколько я тебя понял, означают, что вы априори соглашаетесь признать мои условия».
Означает ли это, что мы открыто заявляем: да, мы не двуглавые гидры, чтобы одновременно стеречь одну чашу с золотом, и драться за другую. Значит ли это, что мы заранее подписываемся под превосходством Элиона – нет.
«Не могу оценить этот шаг, так как мне известен ваш мотив. Легенда о твоей непричастности к этой смешной делегации, естественно, выдержала первую проверку среди ваших господ-аристократов из Сигале, и скорее