Но Рохан не думал о них.
Командир. Он думал о командире. Это он привел их сюда, следуя неясной мечте, юношескому порыву… Или даже еще хуже – иррациональному мистическому чувству. И теперь за эту мечту отдали жизнь двое его товарищей. Двое его подчиненных, за которых он отвечал. Которых он сам бы защищал до последнего.
И вдруг Рохан с поразительной ясностью понял, что он сам тоже отвечает – за командира. Командир вверил ему свою мечту, себя самого и своих – и его – товарищей. И это его, Рохана вина, что с его товарищами случилось несчастье, а командир будет до конца жизни нести невыносимое бремя…
…Звук сирены возник как будто издали, приблизился, навалился на Рохана, вломился через его барабанные перепонки и готовился разорвать голову. «Я что, отключился?» – мелькнуло в его сознании. По коридору катился нарастающий вал звуков. Шаги и голоса протекли мощной волной в направлении выхода. В этом движении была странная надежда. Нет, конечно, надежды не было, но раз бегут – значит хотят спасти, значит… Оцепенение, сковавшее Рохана, спало, и он тоже захотел побежать, но – удивительно – волна уже катилась назад. Она была столь же мощной и быстрой. Она не растеклась бессильно в отчаяние, кажется, она была даже сильнее. В звуках голосов, резких и отрывистых, чувствовалась какая-то неожиданная деловитость. Звуки затихли в коридоре, который вел в медицинский отсек. Рохан остался в рубке – сейчас он вряд ли мог чем-то помочь.
Прошло еще какое – то время. В рубку вошел Дэвид. Он молча подошел к иллюминатору, несколько минут смотрел в пространство, потом повернулся к Рохану и спросил:
– Ты можешь объяснить, как это может быть?
Его голос звучал до странности спокойно, как это иногда бывает, когда человеком владеют сильнейшие эмоции. Они будто втягивают все силы внутрь, и внешне тело ведет себя так, будто ничего не случилось.
– Может быть – что?
– Когда я давал разрешение на выход… У меня было совершенно ясное сознание. Понимаешь?! В точности, как сейчас. Сейчас я знаю, что людям нельзя за экран, а тогда я точно так же знал, что можно…
Он тяжело плюхнулся на кресло и пробормотал очень тихо:
– Мы даже не понимаем, что нас что – то действует! Мы…
– …очень рискуем, – закончил за него Рохан. И проговорил уже, пожалуй, сам для себя: – Надо что – то сделать… что-то сделать…
Рубка начала заполняться членами экипажа. Последним появился Питер, самый молодой член экипажа. Вообще-то он входил в медицинскую бригаду, но здесь в урезанном экипаже охотно принял на себя обязанности помощника всех везде. Его рвение и жизнерадостность как нельзя лучше соответствовали этой должности.
Он зачастил с порога:
– У них множественные порезы. Руки здорово пострадали, но док справится, он классный хирург. Потеря крови, конечно, все дела… –