Сурков подумал, что досчитает до десяти, поднимется и набьет морду обидчику, но когда досчитал до восьми, уже знал, что будет считать дальше. После двух с половиной тысяч он перестал. Через полчаса ярость прошла, и драться уже не хотелось. Вскоре грешники окончательно продулись и залезли под лавку кричать «гав-гав». Федор Абрамович проиграл двенадцать миллионов «гав», грешник, угостивший Суркова, – чуть меньше. Они добросовестно изображали собак под смех чертей, пока у них не сели голоса, после чего черти пошли отдыхать, а грешники, полаяв для приличия несколько минут, вылезли из-под стола.
Федор Абрамович ушел сразу, а грешник с сухариками подошел к Суркову и протянул обожженную пятерню.
– Сухарик проглотил? – спросил он.
Сурков кивнул в знак согласия.
– Надо было сразу тебя предупредить.
– О чем?
– Утроба – отхожее место души.
– Да? – не поверил Сурков.
– А ты не чувствуешь? Теперь будешь таскать за собой, а для грешника это нелегко.
– И что же мне делать?
Грешник пожал плечами:
– Скажи своему черту, он тебя в медпункт отправит.
– А там? – зачем-то спросил Сурков.
– Там сделают рентген и вырежут.
– Без наркоза? – предположил Сурков.
– Послушай, парень, я вижу, ты здесь недавно. Запомни несколько вещей, которые тебе пригодятся: здесь Ад, и все, что происходит, делается не для твоего удовольствия. Если здесь вырезают совесть, то делается это самым тупым скальпелем, без наркоза, да еще и зеркало поднесут, чтобы ты все видел.
– Мне показалось, что черти к вам неплохо относятся.
– Показалось. Черти здесь, чтобы нас наказывать. Черти – это отборные, обгоревшие грешники. Они не подвергаются наказанию, потому что готовы служить Сатане.
– Зачем же вы с ними играете?
– Мало того, что играем, еще и всегда проигрываем. Черт в Аду – и бог, и царь, и генеральный секретарь, запомни.
– Но ведь чертями не все становятся.
– Не все, – согласился собеседник. – Только самые отборные мерзавцы.
– А остальные?
– Остальные варятся. Некоторым послабления дают, некоторые даже до ангелов дослуживаются. Впрочем, врут, наверное, – он зачмокал губами, очевидно, что-то представляя, но тут же сделал искаженную гримасу на лице. – Думать здесь нельзя, поймешь скоро.
– Как это? – опешил Сурков.
– Пока ты здесь недолго, можешь думать, но постепенно все пройдет.
– Как же не думать? Как же так?
– Ну, не то, чтобы совсем, можешь думать о том, как будешь наказан, об отдыхе и так далее, но вот представить что-нибудь свое уже не сможешь.
– Почему же?
– Потому