– Долго ты здесь будешь корячиться? – спросил обрюзгший лысый грешник.
– А-а? – скорее простонал, чем спросил Сурков.
– Я сегодня дневальный, будешь копаться – останешься со мной на заплыв. Понял?
Сурков ничего не понял, но схватил квадратный кусок мыла и похромал в душевую. Освещенная догорающим факелом комната была оснащена рядом согнутых труб. Кран у душа оказался один. Как догадался Сурков, горячая вода грешникам не полагалась. Даже после сорока минут на сковороде его грудь сдавил стальной обруч холода.
– Брр, – сказал Сурков первую осмысленную фразу.
Он потихоньку стал смывать с себя остатки масла. Как и положено, мыло ело ожоги, оставляя зуд.
– Не может быть, – пожаловался Сурков, – этого не может быть! Этого не может быть!!
Кран громко хрюкнул, плеснул на Суркова последнюю порцию воды и замолчал.
– Эй, новенький, – услышал Сурков. – Давай быстрей, сейчас воду отключат.
– Уже отключили, – тихо сообщил Сурков.
Возникший в проходе толстяк осмотрел покрытого мыльной пеной Суркова. Очевидно, это было жалкое зрелище, потому что он ухмыльнулся и, сплюнув на пол, сказал:
– Вот что, новенький, ты здесь надолго, так что послушай моего совета: не будь чмом.
– Как это?
– Так. Сопли не распускай, не ори, когда тебя жарят, не стой «раком» в раздевалке. Поджарился, масло смыл – и на нары. А если ты вздумал свои игры играть, знай – здесь таких не любят.
– Какие игры?
– Такие. Ручку Паркеру отдай и не думай, что он о ней не знает.
– Как он узнал?
– А ты как думаешь? Мысли прочел, придурок. Неужели непонятно?
– Они умеют читать мысли?
– Все читают мысли, в том числе и ты. Или думаешь, здесь все русский изучали? Все на мыслях. Говорить – воздух трясти, да и воздуха здесь почти нет, – толстяк помахал короткими руками вокруг себя.
– Чем же мы дышим?
– Узнаешь, – пообещал толстяк, – когда в котел попадешь.
Сурков закрыл глаза и опустил голову.
– Не ной, баба, – фыркнул грешник презрительно. – Пообгоришь, привыкнешь, лет через триста могут на верхние уровни перевести, там полегче да почище, а если с головой – можешь и до черта дослужиться. Но до черта – это надо лет семьсот обгорать, чтоб до черноты.
– А в Рай кого-нибудь переводили?
– В Рай? – толстяк схватился за бока. – Ха! Новенький в Рай захотел, ёкарный бабай.
Сурков отряхнулся как собака и, обойдя развеселившегося толстяка, прошел к тринадцатому шкафчику. Стараясь не потревожить ожоги, он накинул спецовку и аккуратно застегнул пуговицы. Обуваться