С Миттом стало трудно разговаривать; он терял рассудок и Пол это прекрасно понимал, но пока не бил тревогу. Он рассказал о своих мыслях только Джерри, не желая волновать сестру, которая разрывалась между работой и поисками отца, с каждым днем становясь всё раздражительнее и мрачнее. В те редкие моменты, когда отец появлялся дома, Ханна пыталась с ним поговорить, порой, не дожидаясь мужчин, но родственник всегда её прерывал и уходил в свою комнату.
Поэтому декции для Пола стали унылым времяпрепровождением, когда не было другого желания, кроме как поспать. Поначалу Гудвин старался больше времени заниматься учебой дома, но стоило ему только переступить порог, как появлялась заплаканная Ханна, которая умоляла найти отца, и Пол отправлялся на поиски. И каждый новый раз, каждое новое исчезновение Митта случалось все чаще; дошло до того, что мужчина приходил домой поздно вечером, а утром снова исчезал. Какая уж тут могла быть учеба, когда приходилось ни свет, ни заря, услышав шум закрывающейся двери, в очередной раз пытаться догнать и остановить отца.
– Грегг! – заставив студента снова повернуться, Пол задал вопрос: – Поздние вторичные или отсроченные первичные швы накладывают до появления грануляций?
– Мистер Гудвин, вы проверяете знания мистера Аткинсона? – осведомился Хованьский, стоя в другом конце аудитории, в очередной раз заметивший, как Пол пытается выудить хоть немного информации из головы друга. – Не утруждайте себя, комиссия с этим сама справится! А вас мы можем сегодня больше не увидеть, если такое повторится, – спокойно погрозил ему профессор, будучи единственным в аудитории преподавателем.
Пол хотел ответить ему, но в сотый раз решил промолчать. Гудвину отвратительно было наблюдать, как профессор, не скрывая своего участия, помогал Сариту, часто просматривая его записи и кивая головой, если ответы были верными. От такого отношения к себе и остальным Гудвина тошнило; он знал, что может встать и публично разругаться с Хованьским, но вследствие очень важной контрольной работы, результаты которой напрямую влияли на предстоящую зимнюю практику, зло молчал. У Пола создавалось ощущение, что Хованьский целенаправленно открыто помогает Сариту, останавливаясь перед студентом так, что Гудвин видел каждое действие преподавателя. Эта мысль могла показаться бредом, не будь Пол так уверен в ней – слишком уж профессор не любил его, а стоило Полу только попытаться возмутиться, у Хованьского появилась бы реальная возможность выгнать его из аудитории. Пытаясь не наблюдать за происходящим, будущий врач склонялся над вопросами