По вечерам ходил в сумерках с ведром, утоляя жажду фруктовых деревьев. Оказывается, на ветках личи поселилось семейство зеленых змей. Совсем под боком.
У меня нет проблем с новыми соседями. Змеи умные. Чувствуют присутствие человека и держат дистанцию. Я тоже их не беспокою. Так мы и уживаемся мирно, спим в десяти метрах друг от друга. Змеи и я все понимаем.
Утром возобновляю тренировку. Начинаю с медитации, которая заключается в том, чтобы замедлиться до скорости улитки. Тогда начинаешь видеть мир по-другому, замечать гораздо больше. И чувствовать.
Ме-е-едленно переношу центр тяжести, совершая примерно пару шагов за пятьдесят ударов пульса. Блики рассыпались алмазами по листикам. Запах лаймовой свежести. По щекам пробегает ветерок, теребя растительность над губой; всосавшись в ноздри, щекочет прохладой. Кончик носа чешется. Босые ноги мнут густой травяной ковер. Камушек впивается в пятку, и колено трясется, удерживая баланс. Вокруг вьются москиты – шайка настырных гиен – постукивают по спине, жаждут свалить с ног. Сохраняю баланс. Замираю на одной ноге. Продолжаю ползти.
Стало ясно, что учение Кру выходит далеко за рамки муай чайя, а также любые определения стилей. Это состояние разума, когда прекращаешь думание и отцепляешься от физического. Получается, все эти месяцы мы тренировали не боевые техники, а привычку нахождения в потоке.
Сны значительно сбавили обороты, и поменялся их характер. Все реже я умирал, реже приходилось бежать без оглядки. Я понял: чтобы прошлое перестало терзать, нужно его перерасти. Не цепляться за старого себя, а преобразиться в качественно новую личность. Тогда прошлое останется с тем, прежним тобой, и будет мучить его, а не тебя.
Моя вчерашняя версия исчезала, здесь и сейчас писалась новая история.
Однажды, когда на лагерь пала тьма, джунгли проявили внешнее беспокойство. Птицы кричали тревожней обычного, в воздухе зрело напряжение. Вспыхнула верхушка соседней горы. Огонь вязко полз вниз, напоминая извержение вулкана. Пожар двигался в сторону лагеря.
Собрав запасы воды, я замуровался в хижине. Законопатил окна и крупные щели, опасаясь вовсе не огня, а хаоса, который тот предвещает. Не было сомнений, что через лагерь, спасаясь, хлынет всякая живность.
Смочив кусок тряпки, обматываю его вокруг головы, как туарег. Закрываю глаза. Дышу через мокрую ткань. Жду. Сквозь щели стен проникают струйки ядовитого дыма. Джунгли оцепенели, все вокруг затихло. Кроме зловещего треска голодной пасти. Ветра нет – видимо, тоже испугался. Духота и тяжесть. Впервые с момента расставания с Кру, я по-настоящему ощутил, что остался один.
Утром вдоль хижины проплывают кислотные клочки облаков. Поднимаются откуда-то снизу, с подножия горы. Воздух сушит ноздри, царапает глаза. Тишина сдавливает уши.
Парит.
В рассеянном мутном сиянии не осталось даже теней. Сверху, из дымчатой невесомости, падают черные хлопья. Пепельный снегопад неспешно укрывает