В аспидной черноте висят звезды – наклеены на школьную доску. Дует ветер, и звезды тихонько покачиваются. Разбалтываются и отпадают, одна за одной. Блестящими перышками сыпятся из бездны. Тишина падающего снега. Ловлю ртом, на вкус – снежинки. Стою, словно ящерица, прибивая языком ледяных мух.
Чувствую приветливый луч смеха. Оборачиваюсь. Кто-то тянется ко мне: размытый силуэт, наполненный светом. Сияющий женский образ – такой родной, любящий, материнский. Пытаюсь дотянуться, всеми силами дотянуться. Не выдерживаю нахлынувшую печаль и плачу.
Трясущееся веко поднимается. Перед глазами рваная циновка. Белые лучи, просочившись сквозь стены, накидали на грубый пол яркие пятна. Одна из солнечных струй вонзилась в глаз и режет напильником. Поднимаю растопыренную пятерню, загораживаясь. На кончики пальцев блестящими точками ложатся пылинки.
Кряхтя, переваливаюсь на другой бок. Хрустят суставы. Онемевшие конечности капризно ноют. Подтянув к себе флягу, жадно вгрызаюсь потрескавшимися губами.
Собираюсь с силами и выползаю из хижины.
Солнце катится за соседнюю гору, знаменуя окончание неизвестно какого дня. Глубоко вдыхаю запахи, вдыхаю шелест деревьев и магию оранжевого неба. Вслушиваюсь в сумрак зарослей. Кусаю ветер – тот испуганно побежал, запутавшись в ветках; сорвал сухой лист папайи и скрылся за склоном.
Развожу огонь, кипячу чай.
Осматриваю правую лодыжку: раздута, но здоровый цвет возвращается. На внешней стороне голени две затянувшиеся багровые точки, в сантиметре друг от друга – змеиная отметина.
Темнота сгустилась, будто в воздух насыпали заварку.
Шумят насекомые. То там, то сям повизгивают птицы.
В чайном воздухе вспыхивают огоньки, заполняя пространство перед хижиной магическим мерцанием. Мне никогда не доводилось видеть светлячков, но я в точности знал, что подобная сцена уже происходила. Неизвестно где, с кем и когда. Каждая клеточка во мне понимала это.
Желтым персиком набухла луна. Волнисто отражается в бамбуковой чашке, согревающей ладони.
Осторожно касаюсь губами, целуя луну. Глубоко и смачно вдыхаю. Во рту горячо и свежо, на языке подрагивает единственное слово: «Благодарю».
Долго-долго я сидел на пороге хижины, среди толпы светлячков.
Затем собрал вещи и до рассвета отправился в путь. Изъеденные мышами лямки рюкзака легкой тяжестью давили на плечи.
ПРОШЛОЕ
Кх-рх-кх-р-х. Черная рука со скрипом, один за одним, двигает стулья к стене. Торчащие из плинтуса петли обхватывают задние ножки, фиксируя. Стулья беспомощно повинуются, напоминая овец для жертвоприношения.
– Так это, получается, тебя ужалила змея?
– Да… и нет, – мужчина осторожно взглянул на военного, затем наклонился вперед. – Змеи просто так не жалят.
– Тогда что, если не змея?
– Что-то еще.
– Не понимаю,