В таком «движении» («от» и «до») она, разумеется, уже – не вполне свободна. Однако в условиях жизни на началах гражданственности людям предоставляется право свободного получения или потребления того, что изрекается, печатается или пишется. И поскольку проблему берутся решать на уровне права, то свободное получение-потребление становится возможным лишь в пределах закона, а значит – в «зауженном», в ограниченном виде… – Бесспорно, тут видно существенное различие в природе двух якобы схожих понятий.
Гласности, оказывается, присущи признаки очень ходового «товара», хотя и сугубо специфического, между тем как свобода слова «товаром» быть не может ни при каких обстоятельствах – пока она остаётся возможностью, а не чем-то реальным, действительным.
Некто из числа индийских правителей, имя которого затерялось в дебрях древней истории, остался в памяти у поколений одним своим весьма оригинальным замечанием на этот счёт:
Каждое слово, вылетевшее из моих уст, уже не подвластно мне, – утверждал он; – а над тем, чего я не сказал, я властелин. Захочу – скажу, не захочу – и не скажу.21
Гласное и обращённое на потребителя сродни информации, с которой нам также ещё предстоит встреча. И там и тут понятия даются в их обширности и запредельных объёмах. Но если информация в её приложении к интересующим нас в данном случае СМИ делима на множество видов и подвидов (тексты, иллюстрации, фактаж и проч.) и пригодна к восприятию лишь в таких частных проявлениях, то для гласности какого-либо деления нет. Она остаётся в неизменной «природной» цельности, своеобразной не выраженной ни в чём коммуникативной «вещью в себе», как фикция действенности, что навсегда и целиком освобождает её от перспектив