Самым первым оценившим великолепие бабушкиной сервировки был большой усатый таракан, сидевший на старинной позеленевшей иконе в переднем углу комнаты. Его мнения, разумеется, никто не спрашивал, хотя обзор с его места был самый лучший. Массивный стол, стоящий здесь уже несколько веков, ломился от яств. В самом центре возвышалось блюдо дня – огромный, только что из печи, чугун с грудинкой от того самого вчера убиенного кабанчика, с картошкой. Далее вокруг по часовой стрелке располагались: квашеная капуста в большой дубовой лохани, глубокая суповая миска соленых груздей и тарелка с маринованными опятами, обильно сдобренные густой домашней сметаной, значительный кусок копченого сала, на деревянной разделочной доске, блюдо с солеными огурцами и помидорами, гора жареных на топленом сливочном масле пирожков с ливером. Немного особняком, на краю стола на красивой, правда, с кое-где отколотой эмалью тарелке живописно лежали домашняя колбаса и самодельный окорок, а рядом в плетеной корзинке толсто нарезанные куски недавно испечённого хлеба. Все перечисленное божественно благоухало, не перебивая в прочем острый химический запах подстеленной под все это новой цветастой клеенки.
Клара Карловна первая появилась в дверях комнаты и, взглянув на стол, всплеснула руками:
– Ну, зачем, мама?.. И мясное…. Ведь пост в самом разгаре.
В стране, как раз в это время, веру в Светлое Будущее сменяла вера в Бога, и было модно поститься, креститься и стоять в различных всенощных бдениях.
– А ты не ешь, – старушка окинула подозрительным взглядом, пришедшую из бани совершенно сухую, с нетронутыми пластмассовыми кудрями на голове дочь. – Я это не тебе, а Сереге. Ты его там у себя, своими постами, поди, заморила совсем.
Теща когда-то была замужем за идейным революционером Карлом Энгельсовичем (урожденным Терентием Федоровичем), после долгой отсидки в лагерях за шпионаж сосланным в их глухую деревню на поселение. Профессиональный атеист, он сумел внушить ей критическое отношение ко всей этой церковной шелухе.
– Как же можно, мама! В Пост наш организм и разум очищается от всего грешного и плотского. Набитый мясом желудок мешает нам понять истину, которую…
– Так я зря старалась? – оборвала старушка поучительную тираду дочери, в ее глазах забегали недобрые огоньки.
Но как раз, в этот момент, появившийся из бани красный, еще дымящийся, с прилипшим ко лбу листом Серега не дал разгореться религиозному спору. Его взгляд восхищенно пробежал по столу, но не найдя чего-то важного, вдруг потух.
– Ах, я дура старая!..
Бабка звонко хлопнула себя по лбу ладонью и скрылась в сенях, погремела там чем-то и через секунду вернулась с огромной бутылью, наполненной мутной жидкостью. Глаза Сереги вновь