Зашипела перекись водорода.
Эйтингон, аккуратно, вытер ватой красную ссадину, на щеке Мэтью:
– Ничего страшного… – он сунул пузырек в автомобильную аптечку, – тебя, например, могла поцарапать кошка. На границе ссадина не вызовет подозрений. Тем более, на Ниагарском водопаде всегда полно туристов…
Послеполуденное солнце сверкало в окнах небоскреба, по соседству. На газовой плите грелся оловянный кофейник и кастрюлька с молоком. Наум Исаакович хотел залить мальчику термос, в машину.
Собрав аптечку, он присел напротив:
– Значит, ты понял. Сначала едешь в Ньюпорт. Сделаешь небольшой крюк, ничего страшного. Там ваши семейные могилы, старейшая синагога в Америке… – стряхнув пепел от сигары, Мэтью кивнул:
– На службе все считают, что я взял короткий отпуск, на праздники… – Эйтингон потрепал его по плечу:
– Так оно и есть. Ты решил провести День Искупления в Ньюпорте. В конце концов, твои предки жертвовали деньги синагоге. Ваше имя высечено золотом, в вестибюле. Но сначала, перед Йом-Кипуром, ты возьмешь напрокат лодку… – лодка, с документами генерала Горовица, переворачивалась. Мэтью доплывал до берега, где садился обратно в машину.
Эйтингон взялся за французский паспорт, на столе:
– Остальное просто. Месье Патрик Верне, тридцати шести лет, уроженец Парижа, возвращается из увеселительной поездки в Большое Яблоко, как принято говорить… – месье Верне направлялся в Монреаль. Эйтингон снабдил мальчика адресом скромного, но приличного пансиона, на рю Сен-Дени, в местном Латинском Квартале:
– Вокруг много студентов, это старинный, бойкий район, – бодро заметил Наум Исаакович, – на тебя никто не обратит внимания. Впрочем, и не на что обращать. Ты летишь домой, в родной Париж… – Эйтингон присоединялся к мальчику через несколько дней:
– Погуляешь по городу… – он передал Мэтью паспорт, – купишь подарки, для Саши, и первым отправишься во Францию. Я удостоверюсь, что твой рейс поднялся в воздух, – он улыбнулся, – и сам пройду регистрацию… – Эйтингон не собирался больше рисковать.
Паспорт для будущего генерала Гурвича сработали безукоризненный. Мэтью рассматривал собственное фото, сделанное летом, в Вашингтоне. В августе, куратор из посольства СССР получил от него конверт со снимками. Мэтью поднял серые глаза:
– Товарищ Нахум, вы думаете, что она лгала, насчет замужества… – молоко на плите зашипело. Надев стеганую рукавицу, Наум Исаакович, ловко, снял кастрюльку с огня:
– Милый мой, разумеется. За кого ей было выходить замуж… – он фыркнул, – не за твоего ведь кузена? Нет, она играла, по заданию Секретной Службы. Они надеялись, что ты устроишь сцену, в общественном месте, раскроешь себя… –