– Куда ранен?
– Да под ключицу, мать его так, – отозвался Сидор.
Комэск сел на лавку, рядом с братом.
– Кость целая?
– Да вроде не хрустит ничего. Лекари наши осмотрели, говорят, не затронута.
– Навылет?
– Ну да.
– Может, в тыл? – предложил комиссар. – Подлечиться?
Сидор не ответил. Вытащил деревянную ложку из кармана гимнастёрки, тихонько постучал ручкой по столу, демонстрируя всем своим довольно хмурым видом, что отвечать на эту глупость не собирается.
– Посмотрим, как ночь пройдёт, – ответил за Сидора комэск и тут же поднял в его сторону руку: командиру не прекословь!
В который раз ему приходилось сглаживать шероховатости в отношениях между братом и комиссаром. То братец заносился перед молодым да скорым Буцановым, злоупотребляя семейным, так сказать, положением. То комиссар перегибал, подначивая комвзвода – как сейчас. Знал ведь, что для Сидора, на командную должность назначенного совсем недавно, не может быть ничего хуже, как оказаться отлучённым по каким бы то ни было причинам от командования. Начинай потом всё заново: ставить себя перед личным составом, завоёвывать авторитет. К тому же найдутся злые языки, скажут: в окружение завёл, чудом отбились, а сам в тыл!
Запах варёной картошки нахлынул издалека, заполнил помещение. Командиры взводов и комэск повытаскивали свои ложки из-за голенищ и из карманов кителей. Один Буцанов взял ложку из тех, что горкой были сложены на столе. Сидор скользнул по нему насмешливым взглядом: сам умничает, а от инфекции не бережётся, хватает хозяйские ложки, которыми неизвестно кто перед этим ел.
В комнату вошла баба с дымящимся чугунком, в щедро залатанном, так что сложно было определить изначальную расцветку, переднике. Затараторила:
– Просим отведать. Картошечка рассыпчатая, с лучком. Всё, что сами едим. Не обессудьте.
Со стороны кухни прилетел басок ординарца:
– Бутыль неси.
Пришла молодая краснощёкая девка, судя по опрятной одежде, хозяйская дочка. Сидевшие за столом притихли: девка была хороша. Поставила четвертную бутыль с войлочной затычкой, под горлышко заполненную мутной беловатой жидкостью, рядом выложила полбуханки чёрного хлеба. Картошка, хлеб и самогон – вот и весь обед в небедной на вид Сосновке.
– Угощайтесь, – промямлила молодуха, не поднимая глаз.
Женщины ушли. Командир второго взвода принялся разливать.
Стоя выпили за павших товарищей – сначала отдельно за комвзвода, потом, закусив недолгим молчанием, за убитых бойцов. Расселись, принялись вылавливать картошку из чугунка.
– Потери, конечно, горькие, но могло быть хуже, – сказал Семенов. – Хорошо сегодня повоевали.
Ели без тарелок, держа ложки на весу, подставляя под них ладони ковшиком. С картошкой под чёрный хлеб управились быстро. Самогона хлебнули ещё по одной, за победу, но бутыль допивать не стали.
– Кого