– Вы и правда очень похожи на девушку с картины, Лючия Катарина. У нас в России есть песня, с вашим именем… – она кивнула:
– Только в Италии партизаны ее переделали… – он попросил:
– Если бы у вас нашлась гитара, я бы спел. Меня научил играть наш командир, Люпо. Он тоже русский, как и я… – о Люпо Лючия знала от связников. Гестаповские плакаты обещали большие деньги, за его голову:
– У них даже описания Люпо нет, – усмехнулась девушка, – ловят его, ловят, и не поймают… – она поняла, что беспокоится за Россо:
– Я волнуюсь за всех связников, – сердито сказала себе девушка, – не придумывай себе того, чего нет… – грубая ткань подушки промокла от слез. Лючия сдерживала рыдания:
– Россо читал мне, из дневника стольника Толстого, о его путешествии в Италию, в конце семнадцатого века…
В темной спальне Лючии вспыхивали огоньки сигарет. Привалившись растрепанной головой к надежному плечу, она чувствовала его теплое дыхание:
– Я дневник прочел мальчишкой, на первом курсе Академии Художеств. Моя мама работала смотрителем в Эрмитаже, в зале итальянского ренессанса. Мы с сестрой бегали туда, после школы… – отец Павла преподавал рисование и черчение:
– Он умер от туберкулеза, когда Наташе исполнился год. Но я его хорошо помню, мне тогда было десять лет… – до революции, студентом, отец Павла ездил на лето в Италию:
– От Академии Художеств, – коротко усмехнулся Россо, – но, когда я туда поступил, за границу давно никого не посылали. Мне оставалось читать книги и рассматривать карты… – он привлек Лючию к себе:
– Я прочел, и сразу пообещал, что я когда-нибудь окажусь в этой церкви. И оказался… – он закрыл глаза:
– Изнутри та церковь вся зделана из розных мраморов такою преславною работою, какой работы на всем свете нигде лутче не обретается. И в те мраморы врезываны каменья цветные, индейские и персицкие, и раковины, и карольки, и ентари, и туниасы, и хрустали такою преудивителною работою, котораго мастерства подлинно описать невозможно… – она слышала знакомый, ласковый голос:
– Оказался, но не думал, что я встречу девушку, которую полюблю, раз и навсегда… – Лючия помолчала: «Война идет, Россо». Он поцеловал ее в ухо, в темные, мягкие волосы, в холодный нос:
– Дай я тебя обниму, ты замерзла. Идет… – согласился Павел, – но это ничего не значит. То есть значит, для нашего дела. Остальное… – Лючия услышала, что он улыбается, – остальное от войны не зависит. Как говорит Люпо, смерть везде, но нельзя ее бояться. Любовь побеждает и войну и смерть, Лючия. Любовь сильнее всего, как сказано в Библии… – в коридоре послышались шаги, Лючия насторожилась. Барак технического персонала вставал в шесть утра, на поверку в мерзлом коридоре и скудный завтрак,
– Остался час до подъема. Натали говорила,