Зайдя под тень сводов храма, Тай смахнул пот. Здесь было прохладно. Ветер на возвышении охлаждал стены. Взору предстали алтари с редкими подношениями. В храме не было своего крематория и потому местные не справляли здесь даже похороны, забредая лишь для редких молитв или просто чтобы пофотографировать округу с возвышенности.
А вот за алтарями находилась золотая статуя Лежащего Будды. Конечно, статуя была сделана не из золота, только покрыта золотистой краской. Но красили статую давно. Потому краска уныло облезала по причине своей старости. И печальнее всего выглядели ноги статуи: пятки и пальцы были совсем потрескавшимися.
Сама фигура Будды была довольно внушительных размеров и имела свечение на порядок больше, чем драконы на входе. Тай принялся шагать вдоль неё, стараясь понять почему фигура светится. По его подсчётам, она была порядка пяти метров в длину и трёх в высоту.
– Она светится, – наконец решился поделиться догадками Тай.
Далай Тисейн ещё раз пристально посмотрел на мальца и неторопливо заговорил:
– Намоленные вещи тоже имеют свою ауру, как и всё живое, растения, деревья, сама природа. Артефакты, статуи, особые места силы – многие вещи в мире живее, чем принято считать.
– А почему я это вижу?
– Потому что ты тоже стал немного… живее остальных.
Он сказал всё почти без акцента, не подбирая слов, отчего Тай сразу запомнил эту фразу на всю жизнь.
Внутреннее убранство храма было наполнено тайской ритуальной символикой: слоны, цветы, изображения Будды, а также небольшие картины, изображающие сюжеты героических эпосов из священных писаний буддизма.
Перед монахом вырос молодой послушник с подносом, на котором стояли чашки с парующей жидкостью. Как таковой чай тайцы не пили и Слава прекрасно знал, что это не привычный на родине зелёный или чёрный чай.
– Что это?
– Травки. Успокоит. Охладит, – ответил монах едва ли не по слогам, словно опять забыл многие слова.
Тай без спора взял чашки и осушил ещё горячий травяной настой почти залпом, обжигая щёки, дёсны, губы. Всё равно, лишь бы ощутить на языке влагу. Пить хотелось так, словно высох изнутри и теперь рассыпался по миру песком. Скрипучим и горячим.
Послушник поклонился монаху и заговорил с ним на тайском. Слава речи не понимал, улавливал лишь отдельные знакомые фразы. Потому слушал вполуха.
В самолёте во время длительного перелёта мальчик кроме тайского разговорника читал статью в журнале, где говорилось, что каждый таец должен хоть раз в жизни должен прийти и постричься в монахи. Только отслужив в монастыре хоть несколько месяцев, чтобы отрешиться от мирских сует и вообще подумать о жизни, он становится настоящим мужчиной. Срок пребывание при монастыре мог быть любым. Это определял сам человек. Причём принимали на служение в послушники не только тайцев, но и любого другого иностранца при их пожелании. Разве что для этого стоило разобраться с визой. Для самих же тайцев служба Будде была