– Ну вот, невесты, я вам женихов привела.
Володя мне ровесник, а Коля – Таше. Так значит, Володя Грушецкий, и я, успокоенная, заснула. Наутро я с удовольствием сообщила о своем женихе Тане.
Игра на этом не кончалась. Каждый должен был рассказать о своем женихе и описать его наружность. И вдруг в этот же день обо всем узнала Ступина. Каким образом это получилось, мы с Таней просто понять не могли. Кто мог ей это рассказать, может быть, она подслушала, не знаю. Но громить нас она начала строго. Первым делом взяла бумагу и карандаш и заставляла каждую назвать имя и фамилию своего жениха. Шурочка, расплакавшись, назвала какого-то Николая Петровича, фамилию она его не помнила, причем он оказался старым, а считает она его женихом потому, что, когда он приходит к ним домой, всегда берет ее на руки и говорит: «Вот моя невеста». В таком же духе и также со слезами повествовала Оля Гиппиус о дяде Пете. Еремка гордо ответила, что ее жених капитан Михайлов, а считает она его женихом, потому что у него красивая кавалерийская форма и он очень хорошо ездит верхом. Но на вопрос, считает ли он ее своей невестой, она помолчала, потом вздернула плечом и ответила: «А мне какое дело!»
Когда Ступина стала спрашивать меня, я назвала Володю Грушецкого и рассказала, почему он мой жених. Ступина презрительно прервала меня:
– Незачем повторять то, что говорили другие, – и продолжала допрос.
Некоторые, так же как и я, называли знакомых мальчиков, но кто меня поразил, так это Таня Шатохина: она категорически отрицала существование жениха и уверяла, что она все придумала.
– Все говорят, что у них есть женихи, ну и я не хотела от них отставать. Я, конечно, виновата, что соврала, – закончила она с опущенной головой.
Тогда Ступина стала допытываться, кто первый поднял этот разговор. У меня было твердое убеждение, что подняла всю эту историю Таня. Но все молчали, да и вообще, выдавать кого-либо было не в наших правилах. Неписаный закон гласил, что виновник должен сам сознаться, если его вину переложили на другого. Но другого виновника мы не знали. Шурочка как-то робко вопрошающе взглянула на Таню, но та сидела опустив свои длинные ресницы. Вдруг она подняла глаза и сказала:
– А может, это Мартынова?
– Что ты? – возмутилась я. – Мартынова заболела в начале недели, а разговор у нас был совсем недавно.
– Не знаю, – сказала Таня и опять опустила глаза.
– Ну вот что, – объявила Ступина, – завтра воскресенье, те, к кому придут в прием, должны рассказать все это своим родным, а те, к кому не придут, должны все описать в письмах. Понятно?
«Господи, хоть бы пришла ко мне завтра Анна Степановна», – подумала я.
Проще рассказать ей, чем описывать все маме, как-то стыдно и неприятно. И мое желание исполнилось. Анна Степановна пришла и притащила мне конфет и фруктов.
– Ах, я думала, что вас уже соединили с институтом, – сказала она, облачаясь в белый халат.
– Нет, у нас заболела еще одна девочка,