Таня стала отнимать.
– Пусти, Шатохина, разобьем.
Еремка выхватила графин и быстро плеснула в стакан, а Шатошка ловко подхватила его и, смеясь, стала пить воду.
Еремка стала отнимать у нее стакан, ей мешался графин, она плюхнула его на каменный подоконник и не рассчитала… Полилась вода, и посыпались осколки. Еремка так спешила, что даже не отскочила, и кофточка, и фартук сразу стали мокрые. Я никогда не видела такого несчастного лица у самоуверенной Еремки.
– Что же теперь будет? – шептала она.
Мы с Мартышкой кинулись подбирать осколки.
– Не бойся, – говорит Вера Еремке, – мы осколки выкинем, а воду вытрем.
Ей, видно, тоже стало ее жалко. Воды так много, чем ее вытирать? И вдруг грозный окрик:
– Что у вас тут происходит? – посреди класса стоит Ступина.
Что делать? И вдруг простая мысль приходит мне в голову. Я распрямляюсь, кладу осколки на подоконник и говорю:
– Это я нечаянно разбила графин.
– А почему Еремеева вся мокрая?
– Она стояло около, и так получилось.
– Ты все врешь, «получилось»! Ты фокусы, наверное, какие-нибудь показывала, любишь кривляться перед классом.
– Она нечаянно, – подтверждает Мартышка.
– Мне адвокатов не нужно, садись на место. – Ступина хватает за руку Еремку. – Идем переодеваться в дортуар. Шатохина, попроси Варю здесь убрать.
После ухода Ступиной и Еремеевой несколько минут в классе молчание. Я стою растерянная.
– А ты молодчина. – И кто-то кладет мне руку на плечо. Это Маруся Ширинская. – Давай с тобой дружить.
– С удовольствием, – отвечаю я, – но я обещала Мартышке.
– Ну что ж, давайте дружить втроем, – говорит Маруся.
– Мартышка, у нас будет триумвират! – восторженно кричу я, забыв о графине.
– Уже начиталась Чарской, – улыбается Ширинская.
Вернувшись, Ступина взялась за меня. Чего она мне только не кричала: и что счет за графин пошлют маме: «Пусть порадуется на дочку» (подумаешь, сколько он там стоит, этот графин!), и что, если Еремеева простудится и заболеет, я буду виновата. А вдруг правда простудится, но в этом-то я ведь не буду виновата – фу-ты, от ее крика мне уже стало казаться, что я действительно разбила графин.
В общем, скандала хватило до звонка на чай, последнего звонка в этот день. Приготовишки пьют чай в полвосьмого и сразу идут спать. А весь институт пьет чай в восемь часов, и спать после чая идут только младшие, а старшие еще ненадолго приходят в класс, но в десять часов свет во всех дортуарах должен быть погашен.
– Лодыженская! Будешь ходить на 10 шагов впереди класса, – прокричала Ступина, едва прозвенел звонок.
Я пошла впереди класса. Когда мы проходили мимо седьмушек, Нина Константиновна стояла в коридоре около своей двери и что-то внушала Тамаре Кичеевой. Ступина нас остановила.
– Вот, Нина Константиновна, полюбуйтесь на своего хваленого стрижка! Ведет себя безобразно, да и врунья к тому