В Патагонии он загорел, голубые глаза сверкали, волосы золотились, под летним солнцем. Любая дама могла оказаться агентом союзников, или, того хуже, еврейского подполья:
– Жиды меня, наверняка, внесли в список приговоренных к казни, – решил Максимилиан, – а в Аргентине издавна живет большая еврейская община. Придется потерпеть, не надо лишнего риска… – зятю он купил дешевую туалетную воду. Макс поморщился, от резкого запаха:
– Он хотя бы не будет так вонять. Адольф никогда к нему на руки не идет, убегает… – Петр Арсеньевич, аккуратно, опорожнял мешочек, но Максу казалось, что вокруг зятя всегда витает запах гниения:
– Но Эмма, кажется, привыкла к мужу, – успокоил себя Макс, – по крайней мере, она начала улыбаться. Иногда, когда с Адольфом возится… – он зашел и в знакомую букинистическую лавку.
Рассеянно перелистывая растрепанное издание гравюр Дюрера, Макс едва не выронил толстый том:
– Не может быть такого… – с пожелтевшей страницы на него смотрела 1103, постаревшая на полсотни лет. На худом плече модели сидела сова, символ мудрости. Рассчитавшись с хозяином, дотащив Дюрера до ближайшего кафе, Максимилиан сверился с эскизом. Он никогда не расставался с Ван Эйком, хранившимся в надежном, прочном футляре, из особого сплава металлов:
– Здесь нет и следов шифра… – Макс рассматривал лицо пожилой женщины, – но это она, она… – в книге сообщалось, что гравюра хранится в фондах галереи Уффици:
– Происхождение рисунка сомнительно, – читал Макс, – у нас нет сведений о пребывании Дюрера во Флоренции, в его итальянском путешествии, но манера автора схожа с рисунками мастера… – гравюру мог сделать один из учеников художника.
Галерея Уффици сейчас была Максу недоступна:
– Но мне доступен месье Маляр… – Макс привез на последний плацдарм лист из книги, – пусть он разберется в рисунках. Под моим наблюдением, разумеется… – он не хотел настраивать против себя товарища барона.
Охрана открыла дверь в железной стене. Макс повернулся к заключенному:
– Он плохо выглядит, бледный. Он почти год сидит под землей, на поверхность его не выпускают. Распогодилось, даже солнце выглянуло. Пусть он увидит небо, подышит воздухом… – Маляр ничего не спросил о жене. Сомкнув упрямые губы, он смотрел вперед, даже не поинтересовавшись, куда они идут:
– Он думает, что мадам Маляр жива. Пусть думает… – усмехнулся Макс, – от него не стоит ждать никаких фокусов. Рядом охрана, опасности побега нет… – он открыл золотой портсигар:
– Угощайтесь. Прогуляемся на свежем ветерке… – ловкие пальцы, в пятнах от чернил, взяли сигарету:
– Американские, – любезно добавил Макс, нажимая