Марина Цветаева: «Дух – мой вожатый». Елена Лаврова

любви даёт возможность художнику испытать множество оттенков разнообразных чувств. Стихии как бы нарочно созданы для художника, они для него соблазнительны. Игра со стихиями опасна. Человек, не справившийся со стихией – погибает. Так погиб Вертер, не справившийся со стихией любви. Поэт спасается стихом, живописец – картиной, композитор – симфонией, прозаик – романом. Стихи, картина, роман, симфония – громоотвод.

      Одинакова ли мера ответственности в трёх мирах: мире природы, мире общественного устройства и мире искусства? В природе, утверждает М. Цветаева, нравственного закона нет. Природа не грешна и не свята, ибо безответственна. Общественное устройство мира имеет кодексы законов, которым должен подчиняться человек. Человек ответственен за то, что делает, у него должна быть «воля к произращению доброго». Значит, ответственность за сделанное творение привнесена в мир искусства из мира общественного устройства? Но одновременно, по М. Цветаевой, мир искусства есть ответвление природы. Значит ли это, что в мире искусства принят двойной стандарт? В старый спор относительно главенства природы над искусством или искусства над природой М. Цветаева вносит свою лепту, обнаруживая в предмете спора одну важную черту – чувствительность искусства к добру или злу, между тем, как природа равнодушна к тому и другому. Что эта проблема стара, мы видим их того, что ещё совсем недавно литературу Ренессанса превозносили за жизнерадостность, народность, реализм и т. п. Но на произведения Ф. Рабле, Д. Боккаччо можно взглянуть не только глазами М. Бахтина, но также глазами А. Лосева или В. Тростникова. Так, А. Лосев говорит о наличии в романе Ф. Рабле множества идей в изображении телесного мира человека, но идеи эти «…скверные, порочные, разрушающие всякую человечность, постыдные, безобразные, а порою просто мерзкие и беспричинно-нахальные. История литературы часто весьма спешит со своим термином „реализм“ и рассматривает эту сторону творчества Ф. Рабле как прогресс мирового реализма. <…> Реализм Ф. Рабле есть эстетический апофеоз всякой гадости и пакости. И если вам угодно считать такой реализм передовым, пожалуйста, считайте» [160, 591]. В. Тростников считает, что в литературе Ренессанса отразилась полемика гуманистов с христианством: «В литературе стали прославлять похоть, обжорство, ловкачества и. т. п., и высмеивать высокие кстремления души, особенно, аскетизм. Главным „антигероем“ стал монах, а её главными манифестами – „Гаргантюа и Пантагрюэль“ Ф. Рабле и „Декамерон“ Д. Боккаччо, книги, которые надо прятать от детей, да и взрослому-то читать неловко». Соблазн сего сатанизма, по выражению А. Лосева весьма велик. В этих книгах показана крайность, полная атрофия совести, бездна, в которую может упасть художник. М. Цветаева уверена, что всё дело в чувстве меры. Ни Д. Боккаччо, ни Ф. Рабле, ни И. Барков чувства меры не знают, и знать не хотят. М. Цветаева знает, что художнику не обойтись