Летописцы летающей братвы. Книга третья. Геннадий Федорович Ильин

неуловимый пушок над верхней губой делали её лицо юным, но вся фигура не давала усомниться, что перед тобой женщина. Привлекательной её можно было назвать с большой натяжкой и, по-моему, девушка это хорошо сознавала. Но среди товарок она выгодно отличалась тем, что на всякое событие в жизни имела своё собственное мнение. Подчас спорное, но, как правило, смелое и оригинальное. Редакцию она называла стойлом для быков, равнодушно пережёвывающих жвачку и мычащих при виде хозяина, столицу – полигоном для выживания, а политику – идеологией оголтелого социализма. Выскажи она свои суждения лет десять назад, – её бы непременно прописали на Соловки или в дурдом. Но на дворе были восьмидесятые, разгар политической оттепели, и силовые структуры снисходительно терпели высказывания всяких там ворчунов и диссидентов: собака лает – ветер носит.

      С Александрой мы сошлись на спорах о Есенине. Началось с того, что в курилке ей не понравился мой взгляд. Она глубоко затянулась и, глядя на меня в упор, процитировала:

      – «Что ты смотришь синими брызгами? Или в морду хошь?».

      – «Я такую, как ты, не первую. Немало вас. Но с такою, как ты, со стервою, лишь первый раз» – поддержал её я. – Какой был человечище! Современный Пушкин! И зачем ему приспичило повеситься в зените славы?

      – Он не повесился, его убили! – возразила Шурка и стала приводить неизвестные мне факты в подтверждении своей версии. Если всё, о чём она рассказала, было правдой, то сомнения мои в насильственной смерти поэта заметно пошатнулись. Но меня удивили не доказательства, а сама компетентность оппонентки о его личной жизни. Даже моя жена Лада, написавшая дипломную работу о творчестве Есенина, не знала и половины того, что за пять недолгих минут выпалила поклонница дамских сигарет.

      С тех пор и повелось. Дымили и разговаривали, ходили вместе в нашу столовую, гоняли чаи в минуты затишья, перекидывались репликами при пересечениях. Мне нравилось её слушать и удивляться широкой эрудиции, ей необходим был терпеливый слушатель. И вскоре я поймал себя на мысли, что не такая уж она дурнушка, что матушка Природа никого не обидела, компенсируя невзрачную внешность другими достоинствами, например, интеллектом, и чтобы пренебрегать ею, как женщиной, не в моём характере. «Интересно, – думал я в тот момент, когда она с воодушевлением рассказывала о творчестве Байрона, – а в кровати она так же красноречива?». Господи, какие неожиданно пошлые и дикие мысли появляются в наших головах!

      Но чему быть, того не миновать. Так говорила моя мама – оптимистка в моменты потерь и неудач. И у меня нет оснований сомневаться в её мудрости. Всё в нашей жизни предопределено таинственными и всемогущими силами. И если на роду вам суждено умереть в авиационной катастрофе, не сомневайтесь: так оно и будет. Что касается меня, то я бы предпочёл свою кончину в секунды оргазма. Красиво и приятно.

      Был месяц май, разгар весны, когда наши чувства обостряются, когда воздух пропитан флюидами любви и когда щепка лезет на