– Вот. Кажется, этот ракурс.
– А от меня-то, что требуется?
– У меня по сценарию два друга в силу обстоятельств должны встретиться на дуэли. И один другого чпокнет. Причем тот, который победит, он в нравственном смысле погибнет, а другой в чисто физическом.
– Как Каин и Авель?
– О! Точно. Я даже сам не догадался. Молодец! А вот представь, что оба они твои дети. И Что ты будешь чувствовать? Ведь в нравственном отношении один победит, а другой проиграет, а в физическом наоборот.
– Да ничего хорошего. Все плохо.
– Ну, а мне надо, чтобы радость была сквозь слезы. Помнишь: это праздник со слезами на глазах? Поскорби немного, а потом, когда слезы выступят, сразу обрадуйся. Слезы можешь показать?
– Попробую. Я же не актриса.
– Да все вы актрисы. Не прибедняйся. Дома потренируешься. А я пока свет выставлю.
Он начал сдвигать вокруг меня переносные лампы, которые светили так сильно, что могли вызвать слезу и без всякого актерского труда. А я попыталась представить себе двух дорогих сердцу мужчин, которые могли бы сойтись вот так на дуэли. На личный опыт полагаться в этом случае мне было бесполезно, но отчего-то перед моим взором мелькнул отец. Мой отец, человек исполинского роста и силы, был полярным геологом. Несчастный случай внезапно выдернул его с Севера и заключил в просторную питерскую квартиру, которая стала его тюрьмой. Несмотря на четырехметровые потолки, он ходил по ней сутулясь, как в землянке, и всеми доступными способами пытался не замечать свою новую реальность. Но вспомнила я даже не его, а телефонный звонок моего двоюродного брата этой зимой.
– Женечка, извини, что я тебя дергаю во время такого горя, – начал он и принялся выспрашивать, не помню ли я телефон одной нашей общей знакомой, а я все никак не могла понять, что он имеет в виду. Какое у меня может быть горе?
– Ну, как же… у тебя же папа умер, – удивленно ответил брат. – А ты что, не в курсе?
Я задержала дыхание и проверила себя: не послышалось ли мне. Не послышалось. Удивительно было то, что мне позвонил двоюродный брат, которого я не видела уже года три, а не мама. Я почувствовала себя совершенно никчемной именно из-за этого, из-за того, что она даже не стала ставить меня в известность. «Мама! Что же со мной не так?! Что со мной, если даже ты живешь так, как будто бы меня нет! Кто я?!»
– Мадонна! Мадонна! – воскликнул вдруг Аркадий. -
– «Когда ты смотришь так печально, как икона
И ночь в глазах твоих пуста и холодна,
Я пред тобой гореть хочу лампадой,
Чтоб согревать и освещать тебя.»
Хорошие стихи? Ты знаешь, что у тебя, когда ты грустишь, глаза становятся совсем темные?
Оказывается, Аркадий все это время наблюдал за мной.
– Вот, веришь в совпадения? Это я только что нашел. – Он протянул мне обрывок бумаги с стихами: «Струится теплый