– Ты у меня самый красивый, самый лучший мальчик на свете. Давай, я тебе о папе расскажу… – она шептала сыну о его отце, пела колыбельные, меняла пеленки, укачивала малыша, чувствуя блаженное, спокойное счастье.
– Теперь все будет хорошо, – сказала себе Эмма, – теперь у нас есть мальчик. Джон приедет, увезет нас в Англию, в Банбери… – сын оказался сонным:
– У Марты тоже так было… – Маленький Джон смешно зевал, беззубым ротиком, – она говорила, что сразу засыпает, с Теодором-Генрихом… – выпив чая, пожевав печенья, Эмма, немного подремала. Ей принесли наскоро нарезанные из серой, полосатой ткани, пеленки.
– Они сюда запасы из лагерей притащили, – покривилась девушка, – не хочу даже думать о таком… – она и не думала. Она не вспоминала довольную улыбку брата, не слышала голоса Макса, хвалившего арийскую кровь ребенка. Эмма, тем более, не думала о так называемом муже:
– Он мне никто… – девушка отогнала мысли о русском, – то, что он сделал, на лодке, было насилием… – перед глазами встала зияющая рана. Она, на мгновение, ощутила тяжелый запах белого, густого гноя, сочащегося по его шее:
– Никто, – повторила себе Эмма, – Джон его пристрелит, когда приедет за нами. И его, и Максимилиана. Нечего их судить, в трибунале. Они мертвецы, как и все здесь… – сын поморгал голубыми, туманными глазками, Эмма тихо расплакалась, от счастья:
– Мой мальчик, мой хороший… – она едва слышно шептала:
– Папа нас заберет, и мы поедем далеко-далеко. Полетим на самолете, в Англию. В замке ты научишься ходить… – она думала о залитом солнцем розарии, о жужжании осенних пчел, о тонком запахе цветов. Эмма сидела в беседке, с книгой, мальчик ковылял по дорожке, волоча деревянную тележку:
– Джон говорил, в кладовых старые игрушки лежат… – Эмма улыбалась, – прошлого века. Тележка, пирамидки, конь на колесиках… – она пообещала сыну:
– Ты на коне покачаешься, на пони сядешь. Папа нас на барже прокатит. Ты у нас маленький герцог… – маленький герцог посапывал крохотным носиком. Эмма, затаив дыхание, слушала, как бьется сердечко сына. Она, несколько раз, пересчитала тоненькие, трогательные пальчики, на ручках и ножках мальчика. Эмма нашла родинку, на правом плечике:
– У Джона такая же… – слезы капали на госпитальную рубашку, – я эту родинку целовала… – за решеткой окна повисли наполненные дождем, влажные сумерки.
Максимилиан оставил в госпитале пакет с провизией. Эмме принесли ветчины, из банок, свежевыпеченный хлеб, картофельное пюре, из порошка. Она кое-как, одной рукой, поела, не выпуская мальчика:
– Пусть сосет, Марта