Пистолет намок, не выстрелит, а было бы хорошо. Вебер вытащил его из воды, руки трясутся от холода, если выбраться и убраться в лес, то, может, подсохнет и ничего. Не ожидая выстрела, Вебер нажал на курок и полетел спиной на машину. Выстрел прозвучал, обожгло ребра на левом боку, вода около него быстро замутилась и заалела, надо довести дело до конца, а он от неожиданности выронил пистолет, нырять в эту грязь противно.
Отец мечтал утопить его в навозной жиже, какие-то грехи ему, видно, списались, вместо навозной жижи – болотная, лучше, конечно. Вебер пытался глубже вздохнуть, и его почти вывернуло хлынувшей горлом кровью. Голова закружилась, белая пелена скрыла все. Руки еще цеплялись за распахнутую дверцу машины, он понимал, что падает, и ничто его не спасет, он утонет в этой ледяной мутной луже, отличный финал. Видите, господин генерал, любви к вам мне вполне хватило, до любви к женщине не дошло, вам даже не пришлось привязывать камень.
Вот тебе, Гейнц, и концерты Моцарта, и тебе, Абель, орган у отца Адриана. Вебер чувствовал, что не хочет такого конца, но нужно молчать, смириться, принять все, как есть. Руки сами перехватывали по машине, он выбирался туда, где мельче. Проклятый Абель, лучше бы ты не возвращался! Тогда Вебер тихо сгнил бы от отвращения к себе, теперь он понимает, почему ему было плохо, он чувствовал ложь. Он любил их всем сердцем, а они пригрели убогого, подучили, чтобы мог себя прокормить, и пора уходить. Лучше бы Аланд не снимал его с вил, сейчас бы Вебер семь лет как покоился под спудом родового дерьма, его бы никто не нашел и не увидел. Все повторяется.
Ноги подгибались, Вебер повисал на руках, хватал воздух. Куда он так стремится? Руки сорвались, он повалился в воду и снова на чем-то повис, он не видел, на чем, он ничего больше не видел. Это что-то, что его удержало от падения в воду, волокло его вверх. Наверное, черт наведался по его душу, привет тебе, черт, что осталось, то и забирай.
Вебер открыл глаза, вот это, пожалуй, похуже любого черта, потому что волок его Кох, ему бесполезно говорить, не бросит, вытащил Вебера на шоссе, здесь Абель и Аланд.
Вебер отворачивался.
– Отстаньте от меня все! – шептал он. – Ненавижу!
Он все-таки это сказал, он сам слышал свой булькающий, шипящий голос, но гнева в нем достаточно, на его шепот не обращали внимания, руки Абеля колдовали над раной.
«Я не буду жить среди вас, я никогда не прощу вам того, как я вас любил, а жить ради ненависти я не хочу. Смейтесь, совершенствуйте сознание, читайте древние рукописи, пейте трехсотлетний коньяк и живите тысячу лет», а ему и его двадцати трёх с головой хватило. В детстве он правильнее все понимал: жизнь – это