Кох или пропадал в своем конструкторском бюро, или сидел над разработками, не давая себя отвлекать и беспокоить. В классе единоборств Карл, Гейнц и Вебер все чаще оказывались втроем, без Коха друзья посмеивались над Вебером более откровенно.
На вечернем отчете в ноябре Вебер осмелился спросить Аланда, в самом ли деле ему так нужна эта академия? Он ничего не успевает, он устает так, что приходит и валяется мертвецом. Ему не нужны эти люди и эти лекции, разговоры офицеров, их вечное любопытство и желание выведать «как там у Аланда». Он почти не бывает на общих занятиях Корпуса, не слышит лекций Коха, Гейнца, Карла. Аланд пожал плечами и сказал, что если Вебера что-то не устраивает, он оформит Веберу до конца учебного года полный перевод в Академию. Ему нужно открыться людям, которые его окружают, попробовать услышать, что они говорят, понять, как они живут, не противопоставлять себя им, а попытаться вжиться в их проблемы и их образ мыслей.
Наутро Гаусгоффер распорядился, чтобы Вебер вел еще класс стрельбы и владения холодным оружием, Вебер понял, что бунт лучше не устраивать, пока все курсы академии не поручили ему. Абелю, приехавшему в Корпус и уже несколько дней его не покидающему, Вебер в отсутствие Аланда пожаловался на свои несчастья. Абель сказал, что «это, конечно, тяжело, что он бы не смог целые дни проводить среди этих дегенератов», Вебер понимал, что Абель по этому поводу может только иронизировать, он вне Корпуса почти постоянно. Абель сказал, что сейчас для Вебера разумнее меньше времени уделять музыке и больше медитации или сну, отдыху и восстановлению сил он уделяет мало времени, изматывает себя и закончится это переутомлением.
– Музыка – это все, что у меня осталось, Фердинанд, неужели ты не понимаешь? Я на органе не играл три месяца, я могу пару часов посидеть за фортепиано или клавесином, если убрать даже это, то что останется? Зачем все это было? Даже ты перестал понимать меня.
– Я давно перестал понимать тебя, – Абель сказал это с сожалением, и Вебер понял, что Абель для него со своего Востока так и не возвратился.
Аланд загородился, как стеной, не пробьёшься, даже Гаусгоффер чаще общался с Вебером, пытаясь окончательно переманить Вебера в академию.
Гейнцу в классе музыки оркестровые партии играл Карл, Вебера гнали, потому что «Абель сказал», что Веберу нужно отдыхать, и никаких классов музыки. На Абеля он и смотреть больше не хотел, едва здоровался и шел мимо.
Вебер чувствовал, что он в изоляции, он не ложился вовремя спать, медитацией ограничивался только той, что Аланд сам заниматься с ним. По ночам он садился за фортепиано, разбирал сонаты Скарлатти, играл Моцарта, гонял упражнения. К утру он кое-как взбадривал тело душем, понимая, что он доводит себя до какой-то черты, что он уже ничего, кроме отвращения к жизни, не испытывает. Он стал забываться на лекциях, говорил, и вдруг понимал, что не помнит, о чем он только что говорил, замолкал и по несколько секунд вспоминал.
Из