– Со мной такое же было вчера, – громко прошептала Олеська. – Я тоже занесена в Красную книгу.
Она рассказала, что с ней случилось после терриконика. О том, что это её заслуга – что это она, рискуя здоровьем, записала себя и Юльку в Красную книгу, не обронила ни слова. Теперь она боялась за тетрадку. В целости и сохранности на улице Мира оставались только те вещи, про которые никто не знал.
– Мне Нина Маратна сказала после уроков, что ей сказали, что в Ленинграде издали новую Красную книгу, – прошептала Олеська. – Она секретная. Туда заносят детей. Этих детей потом бить нельзя.
– Я знаю, знаю! – горячо зашептала Дашка Анисимова, второклассница. – Это через новую башню делается!
– Да, – немедленно подтвердила Олеська. – Это волны через телебашню идут. Её поэтому построили специально.
Мальчишки, включая меня, так ей и не поверили. Да и Танька Анисимова больше уважала Олеськину фантазию, чем её тайные знания. Родителям, впрочем, никто не проболтался. А третье доказательство силы Красной книги не заставило себя ждать. Оно настигло одного из главных скептиков уже в понедельник.
В тот день Лёшка Беззубенко полез в холодильник, когда из школы пришёл. Там стояли на ужин пельмени вчерашние. Лёшка обожал холодные пельмени и умял с голодухи все двадцать восемь штук. А они, естественно, были домашнего приготовления, крупные. Лёшка объелся жестоко, позеленел, наблевал на пол, и тут папа с шахты вернулся. За ним подоспела мама из химчистки. Мама эти пельмени лепила час, фарш с тестом делала час, мясо рубила и сдирала с костей почти час и ещё час с лишним стояла после работы за этим мясом.
– … они меня не видели ваще! – шептал Лёшка на остановке во вторник утром. – И не слышали! Они орали туда, где меня не было! Папа по воздуху стебал ремнём!
К обеду слухи о детях, занесённых в Красную книгу, поползли по школе. Сначала их пересказывали для прикола, не особенно веря. Так повторяли страшилки про Чёрную Руку, которая обитала в подвале у чёрного входа, или про болото, которое «прорвалось» где-то за Третьей шахтой и грозило поглотить весь город.
Наиболее солидным свидетелем Красной книги была Юлька Соловьёва. Но она той осенью перешла в корпус для больших. Олеська слыла в классе фантазёркой, ну а Лёшку Беззубенко вообще никто всерьёз не воспринимал, кроме Нины Маратовны, потому что он лопоухий был, пухлый и второй с конца на физре. И троечник при этом.
Ситуация резко изменилась после четвёртого урока.
У второго Бэ, где училась Дашка Анисимова, на четвёртом было чтение. Вела у них Туранчокс. Читали вслух какую-то поэзию в прозе про золотую осень и гриб-богатырь под кустиком. Дашке попался отрывок с самыми напряжными словами: «зарделась», «неизъяснимого», «увядающему стоцветью». А Дашка и в лёгких-то словах половину букв путала и ударения ставила наугад. Живи она километров