Светка стояла у порога в мокрой зелёной курточке с молнией и стоячим воротником – такой больше ни у кого не было. На рыжих волосах красиво дрожали капли. Даже Олеськина мама смотрела на Светку с улыбкой одобрения.
– Олесь, я только наброски тебе передать, – сказала Светка. – Ты просила для ИЗО которые. Тётя Лена, мы поговорим в прихожей, чтоб вам не мешать?
– Ох, Светочка, – вздохнула тётя Лена. Её руки закатывали тысячную банку с яблочным повидлом. – Если б это ты мне мешала. А не наши чемпионы по хоккею с бутылкой, – она мотнула головой в сторону комнаты с папами.
В прихожей Светка вытащила из-под куртки три альбомных листка, вложенных в старый номер журнала «Костёр». Среди них, для конспирации, и правда было два рисунка цветными карандашами. На одном росли джунгли, из которых выглядывал зверь, похожий на помесь коня и кошки. На другом, нарисованном как будто из положения лёжа на земле, весь передний план занимала трава и красно-жёлтые кленовые листья, а на заднем плане, под небом и облаками, стоял Старый терриконик. У Олеськи перехватило дыхание от этого рисунка.
– Откуда ты про терриконик знаешь? – прошептала она.
– В смысле «знаешь»? – засмеялась Светка, не понимая. – Его отовсюду видно.
– Аааа… – покраснела Олеська.
– Олесь, – посерьёзнела Светка. – Я наш класс тебе принесла.
На третьем листке вместо рисунка синели двадцать семь имён и фамилий, записанных в алфавитном порядке Светкиным почерком – кружевным, но очень ровным и понятным. Сверху в уголке было помечено: «6 Б, школа №10» – Светкина школа в новом районе.
– Узнай про наших тоже, если получится, – попросила Светка.
– Я попробую, – прошептала Олеська, готовая лопнуть от счастья. – Я скоро-скоро попробую. Честное-пречестное.
В субботу с утра оказалось, что пятничный дождь лил не случайно. Не простояв и недели, бабье лето приказало долго жить. Красный столбик на градуснике в окне кухни скатился до второй чёрточки под отметкой «10». Из грязно-ватного неба без остановки моросило. Вика, которой поставили четыре урока на субботу, тихонько ныла, собираясь в школу. Она бы притворилась больной, если б точно знала, что занесена в Красную книгу. Но Олеська так и не решилась ей сказать.
Олеська повалялась в постели, пока не проснулся Дрюша. Когда он выполз из-под одеяла, она встала, сводила его в туалет в кладовке, сполоснула ему лицо из тазика. Пописала и умылась сама. Потом отвела Дрюшу на кухню и усадила за стол.
– Каша на плите, – шепнула мама, листая журнал «Костёр», принесённый Светкой.
Папа ещё отсыпался. Дома было тихо, тепло и уютно, по сравнению с мокротенью за окном.