–Нашёл– я оттолкнулся ногами от комода и на крутящемся кресле подъехал к Остротову.
–Болван! Что ты делаешь?! Ты в антикварной лавке, а не в парке аттракционов!– сорвался Остротов.
–Что-то весь ваш антиквариат напоминает старьё – обиделся я.
–Не старьё, а старинные вещи! Вещи эпохи ренессанса, эпохи возрождения, барокко…– Остротов что-то мечтательно вырисовывал тонкими пальцами в воздухе,– Тьфу! С кем я об этом говорю?! С отчисленным студентиком, который и двух лет не отучился!– Валерий Евгеньевич съёжился, как будто собственные слова окатили его холодной водой.
Это меня задело. Не то, чтобы моё самолюбие не терпело критики, нет, это не так. Просто, как говориться «правда глаза колет». Это всё равно, что слушать однообразные нотации от учителя очередного бесполезного предмета. Раз за разом, тебя вновь и вновь тыкают носом в твои же ошибки. Это неимоверно злит. Внутри себя я уже несколько раз разгромил здесь всё: разбросал веера, изрезал шторы, попрыгал на всех диванах и кушетках, да так, что из них как кости повыскакивали пружины, ножками от стульев поразбивал все стёкла, украшениями посбивал со стен часы и, конечно же, надел эту проклятую синюю кукушка на голову Валерию Евгеньевичу.
–Сегодня можешь уйти пораньше– печальным тоном сообщил Остротов.
Его серые глаза что-то искали на полу. Ни отлетевшую дужку, ни ещё одно стёклышко, ни миниатюрный серебряный болтик. В пытливом взгляде Валерия Евгеньевича было нечто такое, что заставляло испытывать к нему жалость и уважение одновременно. Ржаные волосы ничуть не обесцветились временем, черты лица, хоть и ссохлись, но ещё таили в себе следы былой решимости и… Слово-то какое! Булатности! Булатный меч! Вот на что был похож Остротов.
Я мысленно привёл в порядок лавку, которую сам же разрушил в своём подсознании, вдохнул поглубже.
–Так-с, так-с, так-с – процедил булатный человек,– я починю кукушку, а ты, будь добр, пока не поздно, отнеси все пять граммофонов Петру Иосифовичу. Им грош цена, но он продаст, будь уверен.
–Но, Валерий Евгеньевич…-
–Я семьдесят два года Валерий Евгеньевич. Да, сказал, что можешь уйти пораньше, – как будто прочитал он мою мысль– так вот пораньше и уходи, но только вместе с граммофонами. И по направлению к Обводному каналу.
Крепкий холодный ветер гулял в моих волосах, которые имели самую подходящую длину: они были достаточно длинными что бы их расчёсывать, но достаточно короткими, для того что бы забрать их резинкой. Тёмно-синее пальто жалобно скулило, швы судорожно потрескивали, как бы намекая на то, что в такой одежде не пристало таскать пыльные граммофоны. В добавок ко всему для музыкального хлама мне понадобилась небольшая тачка. Рядом со мной прощебетали две старшеклассницы, от них как будто повеяло летом. Обе девушки светловолосые, у одной локоны отливали золотом, у другой они были более темные. Однако их внешность занимала меня куда меньше,