совершенно иной регистр звучания, и сказала тихо и проникновенно: – Знаешь, самое главное, что
я из этой книги сама почерпнула пока? Послушай: Sex is the most important sort of adult play. If you can't relax here you never will. Секс – это самая важная разновидность игр, в которые играют
взрослые. Если ты не в состоянии расслабиться здесь, значит, не расслабишься никогда. Знали бы
это те самые тётки в троллейбусе!
Валентина с облегчением закрыла дверь в спальню, оставляя Лялю наедине с опасной
книгой. «Британской музы небылицы тревожат сон отроковицы…» Она улыбнулась, вспомнив
портретные изображения автора строк – курчавого шалопая, который, по слухам, испытал те
самые запретные радости секса в соседнем Тригорском – и с матерью, и с дочкой.. Юный
шалопай… Что-то в этом было… Особенно для матери. Такой же шалопай и наглец, как этот,
который и подарил ей на прошлой неделе заветную книжку. Да и как подарил! Мысль о том, что
произошло там, в пустой аудитории после окончания занятий, когда все студенты уже разошлись,
затемно, при потушенном свете, до сих пор бросала её в сладкую дрожь. А она на него,
признаться, и внимания не обращала. Да и мало ли их, студентов, которым она с разной степенью
успешности втолковывала за все эти годы парадоксальную мысль о том, что завершённое время –
всё-таки настоящее! Даром что всё прошло и быльём поросло, а вот поди ж ты, если что-то было в
прошлом, а говоришь ты об этом сейчас, то и время по формальным признакам настоящее!
Но он был упрям и напорист. Всегда! И тогда, полтора или два года назад, когда занимался
у неё. Брал язык если не талантом, то трудом и напором. Так, как он попытался взять её в
прошлую среду. И этот шарф, небрежно обмотанный вокруг воротника-стойки его длинного, до
пят, очень европейского на вид пальто… И кепка – настоящая британская кепка, столь вычурная и
неуместная в московский февральский морозец! Она с удивлением уставилась на него, когда тот
этаким ярким, нездешним петухом нарисовался в проёме двустворчатой двери.
Вначале ей показалось, что это один из ухажёров, поджидающих очередную студентку
после конца занятий. Но все юные девы уже исчезли в гулком конце коридора, а он, широко
раскинув руки и ещё шире улыбаясь, устремлялся к ней, с видимым удовольствием восклицая её
имя и отчество.
Валентина, внутренне недоумевая по поводу столь бурных эмоций с его стороны, умело
изобразила на лице смесь радости и любопытства. Последовал разговор – оживлённый и
бестолковый, с радостным перескакиванием с одной темы на другую, с любопытными
подробностями.
Вначале ей показалось, что он слегка пьян – настолько била в нём эта безудержная
эйфория. И только исподволь, аккуратно и как бы между делом расспрашивая его о подробностях
и узнав, что он только днём прилетел в Шереметьево, она сообразила, что это вовсе не алкоголь –
это