Роберт, еще не окрепший, совсем пал духом. У него перед глазами всплыл душный трюм баржи с холодной жижей на дне, он принялся плакать как шестилетний ребенок и прятаться за юбку Апашки. Этот плач подхватили три девчонки, и получился солидный «концерт». Но уважения к нему у девчонок не убавилось, а наоборот, он стал как бы роднее, раз уж такие же слабости имеет, как и они. Он проводил с ними много времени, по просьбе Апашки начал обучать их немецкому языку, а сам одновременно учился казахскому и русскому. Он и со своими младшими сестрами Нелли и Эммой был дружен, а девочки-казашки напоминали их – такие же непосредственные, с такими же косами, такие же временами бестолковые. Что бы он ни делал, куда бы ни ходил, они все время норовили увязаться за ним.
Война, далекая, но ненасытная, не закончилась так быстро, как предполагали сначала, а продолжалась целых четыре долгих года.
Старшего сына Апашки, Рыскула, Роберт-Балапан так и не увидел – его уже призвали в армию до появления Роберта, а позже на него пришла похоронка, еще в первый год войны. «Погиб смертью храбрых», «похоронен с воинскими почестями» где-то в Белоруссии, вряд ли матери от таких утешительных строк может стать легче.
Муж Апашки, Кабук, был горький пропойца. Как у всех пьяниц, все его заботы сосредоточились вокруг «огненной воды», которая поразительно действовала на него, полностью лишая человеческого облика и гася все проблески сознания. Не в состоянии опьянения это был вполне адекватный, нормальный человек, занимающийся хозяйством, хороший отец и неплохой муж, ничего не помнящий из своих пьяных похождений и с весьма узким кругом интересов, сводящимся к одной заботе. Но как принимал за воротник, его крышу срывало, и он всю свою злобу вымещал на жене и детях. Больше на жене, а та безропотно сносила все, включая побои, хотя справиться с ним было нетрудно, даже женщине, тем более теперь, при поддержке почти взрослых сыновей. Вот такое воспитание у азиатских женщин было в середине прошлого века. Детей она ему рожала каждый год, но случился перерыв, когда он продал за бутылку мешок колхозного зерна и его посадили на 10 лет. Но Кабук отличился примерным поведением и вернулся, не отбыв и пяти. Так после перерыва родилось еще две девочки, Асимгуль и Айжана.
Будучи в лагере где-то под Джамбулом, он дал себе слово – больше ни капли спиртного, осознав, что отсюда все его беды. Но как только освободился, быстро забыл о нем, не продержавшись и двух лет.
Кабук, в очередной раз напившись, уснул около костра, и его правая рука попала в огонь. Кисть обгорела изрядно, остался только один большой палец, да и то потерявший способность сгибаться в суставах. Но стакан этой рукой он держать мог, что и демонстрировал своим собутыльникам как предмет особой гордости – дескать, Аллах был к нему