– У вас ранена рука, государь! – заметил он с участием.
– Да, я играл с одной полукровной собакой (я хотел рассердить его), а вы, брат, знаете, что у них нрав злой!
Он горько улыбнулся, и его темные глаза остановились на мне с минуту.
– Но разве укус опасен? – вскричала Флавия тревожно.
– На этот раз нет, – сказал я. – Если бы я дал возможность укусить себя глубже, тогда другое дело, кузина!
– Неужели собаку не убили? – спросила она.
– Еще нет. Мы ждем, чтобы убедиться, вреден ли ее укус!
– А если вреден? – спросил Майкл со своей горькой улыбкой.
– Ей раскроят голову, брат! – ответил я.
– Вы не будете больше играть с ней? – спросила Флавия.
– Может быть, и буду!
– Но она может еще укусить!
– Без сомнения, она попытается! – сказал я, улыбаясь.
Тут, боясь, что Майкл скажет что-нибудь такое, на что я должен буду рассердиться (так как хотя я мог показывать ему свою ненависть, но по виду должен был казаться дружелюбным), я стал восхищаться прекрасным состоянием его полка, выразившего искренне верноподданническое чувство при моей встрече в день коронации. Потом я перешел к восторженному описанию охотничьего павильона, который он одолжил мне. Но он внезапно поднялся. Его самообладание ускользало из его власти, и, извинившись, он простился с нами. Впрочем, подойдя к дверям, он остановился и сказал:
– Трое из моих друзей очень желают чести быть вам представленными, государь. Они здесь, в первой комнате!
Я немедленно присоединился к нему и просунул руку под его локоть. Выражение его лица было слаще меда. Мы вышли в первую комнату совершенно по-братски. Майкл сделал знак, и три человека выступили вперед.
– Эти господа, – сказал Майкл с любезностью, полной достоинства, которую он легко и грациозно умел выражать, – самые верные и преданные слуги вашего величества, а мои самые верные, преданные друзья!
– Благодаря второй, так же как и первой причине, – сказал я, – я очень рад их видеть!
Они подошли один за другим и поцеловали мне руку – де Готэ, высокий худощавый молодец, с торчащими вверх волосами и подкрученными усами; Берсонин, бельгиец, осанистый человек средних лет с лысой головой (хотя ему было немного более тридцати лет), и последний, англичанин Детчард, с узким загорелым лицом и коротко остриженными светлыми волосами. Он был хорошо сложен, широк в плечах и узок в бедрах.
«Хороший боец, но плохой знакомец», – определил я его. Я заговорил с ним по-английски, со слегка иностранным произношением, и, клянусь, он улыбнулся, хотя немедленно скрыл улыбку.
«Итак, мистер Детчард посвящен в тайну!» – подумал я.
Отделавшись от моего дорогого брата и его друзей, я вернулся проститься