Иером. Василе (Бырзу). Я решил включиться в дискуссию, услышав о паламизме и о критериях подлинности той или иной традиции. Здесь есть один аспект, который не был затронут. Мы говорим только о предании, творимом Святым Духом, но здесь также нужно принимать во внимание человеческий дух и те нюансы, которые он усваивает и проявляет в определенном контексте – историческом, национальном, языковом и т. д. Так, в первые века христианства в духовной традиции и экзегезе церкви, в формах проявления предания можно выделить три течения. Есть семитская традиция, для которой характерны поэтичность и образность, есть латинская традиция с ее юридизмом, а также греческая традиция, отличающаяся философским, метафизическим, гораздо более глубоким настроем. Я бы сказал, что любое явление предания в конечном счете кристаллизуется в жизни церкви, если со стороны самой церкви есть усилие сочетания этих трех аспектов, потому что все они находят свое действенное воплощение в человеческом духе. Здесь разум выступает как греческий дух, справедливость – как латинский и художественная чуткость – как семитский. Если бы в церкви осталась только семитская традиция, тогда сама церковь была бы подобием обскурантистской еврейской секты, поющей гимны, сходные с теми, что мы находим у Ефрема Сирина. Без глубины философских вероучительных умопостроений, происходящих из греческого мира, у такой церкви не было бы никаких шансов просуществовать уже не одно тысячелетие. Так же и без осознанного укоренения в латинской традиции юридизма, без суждений, имеющих социальные, практические, церковные импликации, церковь не была бы стойкой и плодотворной в условиях, трудных в контексте миссии или (выработки) вероучения. С этой точки зрения я бы сказал, что, принимая во внимание разнообразие человеческого духа, критерием для подтверждения подлинности преданию служит как раз это переплетение.
Что касается паламизма: до него были богомильство, еще раньше павликианство, мессалианство. Все эти движения вызывали духовные споры, за которыми стояли нехватка и нерешительность догматического языка. По сути, духовное делание простых аскетов было ценным во времена и мессалианства, и богомильства. Однако аскеты были далеки от того интеллектуального усилия, которое требовалось для преодоления этих ересей. Заслугой паламизма в том, что предание обрело стабильную и жизнеспособную форму на века, было усвоение и преобразование философской традиции…
Полагаю, нам следует взглянуть на Церковь и в свете той перспективы, что описана в «Дидахе» и «Пастыре» Ерма, а именно как Церковь до «христианской церкви». Здесь мы оказываемся в пространстве значительно более широкой традиции. Раз мы сейчас на русской земле, могу