– Вообще-то, в начале нашего века межсословные браки уже были менее редкими, чем прежде, – покачала головой учительница, глядя в полные сладкой надежды Симочкины глаза. – Но дело-то не в том! Все вышло гораздо сложнее и печальнее. Юноша отправился учиться на хирурга в Петроград, так тогда Ленинград назывался. По окончании учебы влюбленные планировали пожениться. Но шла Первая мировая война, дела на фронте обстояли все хуже, и сын помещика добровольно отправился спасать жизни солдат.
– И погиб? – ахнула Сима.
Марфа строго посмотрела на девочку: мол, не перебивай и торопливо досказала конец истории:
– Началась Великая октябрьская революция. Возможно, он и не погиб, но в родные края так и не вернулся. А дочь садовника однажды пропала, и о ней больше никто ничего не слышал.
– И это было на самом деле? – уточнил дотошный Руслан.
Учительница молча пожала плечами. Сколько она себя помнила, эту печальную сказку рассказывали порой, когда заходила речь об усадьбе – она была чем-то вроде крышки, маскирующей бездонный колодец той страшной тайны, о которой никто не хотел упоминать. Несмотря на обилие подробностей, Марфа не особенно верила в подлинность рассказа о влюбленных, разлученных навеки кровавыми событиями начала века. Романтической историей о несчастной любви могла похвастать едва ли не каждая старинная усадьба.
– А давайте все вместе сходим на развалины, – отважно предложил Петя.
Марфа знала: отговаривать детей, пугая опасностью, – это все равно, что подбрасывать в огонь сухие ветки. И опять ей пришлось манипулировать ими при помощи полуправды:
– Вы не найдете там ничего интересного. Я много раз там бывала, ведь мой флигель совсем рядом. Все заросло высокими сорняками, под которыми лишь остатки гнилых обгоревших бревен. Вы исцарапаетесь, перемажетесь и вернетесь домой в таком виде, что ремня вам не избежать.
Впечатлившиеся этой картиной дети расстроенно притихли. Нравы на селе были суровыми, родители не читали книг о гуманном воспитании, а предпочитали учить уму-разуму своих отпрысков по старинке, так что упоминание ремня было преувеличением разве что в отношении девочек. Да и тем могло крепко достаться за изодранное платье. Сколько ни проповедовала Марфа своим соседям о воспитании добрым словом, эта идея в их умах никак не приживалась.
На том краеведческий порыв ребятишек, к счастью, иссяк.
Вернувшись домой, Марфа впервые за много лет побрела через заросли в сторону бывшей усадьбы. Все действительно заросло полынью да крапивой и выглядело совсем иначе, чем ей помнилось с детства. Почерневшие остовы лип и тополей давно исчезли, а новые деревья почему-то здесь не росли, и лишь вдали жизнерадостно зеленели молодые березки, родившиеся из семян, набросанных ветром. Высокие метелки трав полностью скрыли следы человеческой деятельности, превратив территорию усадьбы в огромный, неровный и неухоженный луг с прудом посредине, напомнивший ей грязный вытертый ковер в школьной учительской. Она еле сумела