Гадание по полету журавлей. Иван Александрович Снежневский

рабочие инструменты, ни – слава Богу – на орудия пыток. Взгляд остановился на единственной хорошо сохранившейся и легко опознаваемой вещи – прямоугольном металлическом ящичке сантиметров двадцати в длину. Я ни в коей мере не был знатоком старины, но живя в Санкт-Петербурге невозможно вовсе не получить представления об искусстве предшествующих эпох. И на изящные шкатулки работы русских и иностранных мастеров последних столетий этот простоватый, покрытый странным орнаментом сундучок совершенно не походил. Он выглядел куда более грубым, вызывая ассоциации скорее со Средневековьем. Приглядевшись, я увидел, что внешние поверхности ларца украшают не узоры, а надписи. Латынь – определил я, но прочитать ничего не смог и потянулся к загадочной находке, но Анна меня опередила. Она двумя руками подняла ларец, оказавшийся, судя по всему, довольно тяжелым, и поставив его на относительно чистый кусок пола, схватилась за кольцо.

      – Не открывай! – неожиданно для самого себя вскрикнул я, но было уже поздно: крышка легко поддалась и откинулась в сторону. Я посветил внутрь. Не знаю, что мы ожидали увидеть. Полагаю, Анна воображала старинные драгоценности, я же грезил о неиспорченных временем бумагах.

      В ларце было пусто, и лишь вековая пыль хранила очертания какого-то предмета неправильной формы, вероятно, когда-то в нем лежавшего.

      – Что, черт возьми, все это значит? – от переживаний звучащий на октаву выше голос Анны отразился от старинных сводов и эхом прокатился по подземелью.

      Глава вторая Печальные птицы

      Филипп, 1914

      Филипп привязался к новому учителю, и не только из-за того, что их объединяла любовь к музыке. Будучи человеком широко образованным, мосье Деви, с его неблагозвучным голосом, обладал превосходным даром рассказчика. Уже через пару минут урока Филипп не замечал скрипучих интонаций и натужных покашливаний, всем существом впитывая лишь суть рассуждений, слетающих с уст учителя. Прежний гувернер излагал науки сухо и скучно, заставлял выучивать наизусть целые страницы учебников и строго спрашивал ответа. Мосье Деви вообще не признавал никаких учебников, просто время от времени предлагал Филиппу прочитать ту или иную книгу из своей личной библиотеки или только что привезенную им из Петербурга. Быстро уловив, что доминирующей системой восприятия мальчика является слух, он сделал упор на устное изложение материала, проводя занятия не в специально отведенной классной комнате, а в самой непринужденной обстановке, зачастую – на прогулке по усадьбе или окрестностям.

      Латынь, считавшаяся прежде Филиппом до невозможности нудной, вдруг обрела краски в мелодичном звучании строф Горация и Овидия, а когда мосье Деви изящно перевел для него Pollio Вергилия, предсказывающего золотое будущее человечества, мальчик был полностью очарован и уже сам страстно желал проникнуть в душу языка, познать его порядок и структуру. За латынью следовал древнегреческий – язык расцвета античной философии и литературы, все невероятное богатство которых разворачивалось перед