Галя двинулась под своды плотной темноты и включила налобный фонарь. Густоватый воздух не шевелился. По сторонам в лиловом сумраке таились снятые со стен барельефы, металлические каркасы и лестницы. Пахло креозотом и мелом.
Галя прошла насквозь темную станцию и оглянулась. Как янтарь в ночном безветренном море, неподвижно горел огонек приземистой будки дежурного, и светились огни так и стоящего на рельсах грузового состава, на котором она прибыла сюда.
И она приблизилась к ведущей вверх металлической временной лестнице – через другой, запасной, ремонтный выход на поверхность земли.
Вскоре она была уже наверху, и в лицо ударила ночная свежесть вместе с распыленными каплями, оросившими острый носик и щеки. Далеко и как будто низко, у горизонта, словно просевшего под разорванными облаками ночного города, бесшумно сверкнула зарница. Дождь лил, и тут вдруг она заметила припаркованный автомобиль и – фигуру рядом. Лиловый плащ мелькнул, как вихрь, и она не ошиблась, узнав… И легкий шок сменился легким дуновением страсти, запахом ее.
Он приобнял ее в первый момент крепко, но потом уже снисходительно и ласково. Ромео… Борис.
Джульетта стояла почти как тогда «на балконе», в незабываемой постановке. Они укрылись от дождя под навесом задраенной станции. И молчали несколько минут, и только вокруг шелестели миллиарды тонких струй – вселенским хором до самого горизонта. И еще там и тут в долю секунды мерцали зарницы – одиночно и – странной цепочкой, и желтая вспышка переходила в зеленовато-сиреневую, и освещенные облака расстилались над зданиями без огней вдали.
Почти не сговариваясь, они оба нырнули через ремонтный ход, обратно на закрытую станцию. И темнота внизу разре́залась налобным лучом, цементная крошка под ногами озвучила полночные часы, а поезд всё еще стоял, что-то, очевидно, выгружая. И вот он дернулся, готовясь отчалить, но они прыжком оказались на той же открытой платформе, как два киношных каскадера.
Платформа под ними качнулась и легонько сдвинулась с места. Почти бесшумно покачивались колеса, и всё быстрее, быстрее – они покидали пустую закрытую станцию, засыпанную сумраком, снятыми со стен каменными плитами и строительной пылью, и мчались по тоннелю, слившись в объятии – легком, но в то же время крепком.
Через две минуты, когда ход стал совсем ровным и только одноцветные желтоватые огни проносились над их головами, Галя вдруг спросила, как бы рассуждая вслух:
– Интересно, что было бы, если бы Ромео и Джульетта остались живы?
Борис, будто даже не удивившись вопросу, чуть улыбнулся углом рта и так же, вполголоса, поведя ореховыми глазами, сказал:
– На их свадьбе отравленное вино лилось бы рекой!
Его чуть-чуть едкий смешок, казалось, отлетел эхом от свода тоннеля.
– А по-серьезному – Шекспир не вошел бы в историю как гений, а остался бы автором мелодраматического чтива-однодневки!
Галя, почти не стушевавшись, чуть улыбнувшись пухлыми молодыми