– Они животные, они не способны на восстание… – в закатном небе порхали ласточки, – Глобочник говорил, что они покорно идут на расстрел. Да я и сам видел, в Белоруссии… – штандартенфюрер ожидал, что темноглазый парень, с перевязанной тряпкой головой, выйдет из строя.
Шаг вперед сделал высокий, широкоплечий солдат, в порванной, грязной гимнастерке, с испачканными подсохшей кровью белокурыми волосами. Глаза у парня были ярко-голубые, спокойные, словно летнее, высокое небо:
– Он похож на викинга, – подумал Макс, – настоящая арийская внешность… – в расстегнутом воротнике поблескивал стальной крестик:
– Он, наверное, тоже еврея заметил, – решил штандартенфюрер, – хочет донести. Русские, украинцы, белорусы, ненавидят евреев. У нас много добровольных помощников, на оккупированных территориях. Айнзацкомандам не надо самим ликвидировать жидов… – в бывшей Брянской области все было сделано руками тамошних коллаборационистских соединений:
– Он верующий… – Макс покосился на Муху, – и Петр Арсеньевич у нас крестился, в Луге… – Казанский собор, превращенный большевиками в склад, восстанавливали. Протоиерей крестил Воронцова-Вельяминова в готовом приделе. Восприемником стал генерал Власов.
Петр Арсеньевич заметил:
– Я в тюрьме на свет появился. Даже если меня и крестили, то сведений не сохранилось. Я русский человек, православный. Мне важно, чтобы все было, по правилам святой церкви… – Петр, с удовольствием думал, что Володя тоже крещен:
– С Тонечкой мы обвенчаемся, когда я ее найду… – Петру хотелось, чтобы это случилось, как можно скорее:
– А если она мертва, если ее убили… – Петр, ночью, ворочался в кровати, – Тонечка, моя Тонечка. Володя без матери вырастет, как и я… – в прорехах гимнастерки неизвестного солдата виднелись синие татуировки. Опустив глаза, Воронцов-Вельяминов наткнулся взглядом на голову волка, с оскаленными зубами, на крепком запястье парня.
– Уголовник, – понял Петр, – они все большевиков ненавидят… – еврей, с перевязанной головой стоял прямо, но темные глаза, в длинных ресницах, смотрели испуганно.
Волк напомнил себе:
– Нельзя показывать, что я знаю немецкий язык. Зачем ему Гриша, если он здесь, как разведчик? А если нет… – Максим вскинул голову:
– Что от моего бойца требуется? Я командир отделения, обращайтесь ко мне… – Петр, почти, ласково, сказал: «Очень хорошо. Как зовут вашего солдата?»
– Григор Ованесян, – хмыкнул Волк, – а зачем вам знать, господин хороший? – на красивых, сухих губах появилась и пропала издевательская улыбка:
– Он из Еревана, – добавил Волк, искренне надеясь, что в лагере больше нет армян:
– Даже если есть, – вздохнул Максим, – никто Гришу не выдаст. Никто не согласится прислуживать нацистам… – он смотрел в лазоревые глаза Петра Семеновича.