Татьяна не понимала таких. Она больше многих не любила советскую власть, но для нее было совершенно понятно, что сначала необходимо победить фашизм. Однако, думающие о своей жизни не просто разбегались по отдаленным городкам и корреспондентским пунктам. Они делали больше. И они спасались. Правда, дошло это для большинства не сразу.
Она не хотела уехать. Не потому, что жить было уже не для кого и не для чего. Нет. Она знала, что когда станет страшно, то любовь к жизни проснется. Как она просыпалась она в ленинградской тюрьме и московской больнице. Эта могучая тяга к жизни вывернет ее из рутины самообмана. Но она знала и иное – если не она, то никто. Никто тогда не останется в ее бесхребетном отделе, спорящем за тарифы на строчки и талоны в столовую. Эти табельные певцы социалистического труда и школьного утра не вытерпят и не опишут того, что здесь начнется. Начнется совсем скоро, в этом-то она не сомневалась. И только загадочно качала головой на предложение начальника отдела провериться в поликлинике, к которой было прикреплен Дом Радио.
14
Днем у Коли случился приступ. В полном сознании, он упал на кровать. Его скривило. Правда, судороги были не долгими. Когда он пришел в себя, то трогая Татьяну за волосы Коля сказал:
– Еще утром подумал, что мне плохо будет. Позвонил в институт и сказал, что болен. Представляешь, поверили без лишних вопросов.
Она кивнула.
– Наверное, сейчас проще стало? – спросил он, – и справок меньше.
– Нет, – Татьяна посмотрела на его раскусанные в припадке губы, – просто стало меньше врачей. Многих мобилизовали. У нас в Доме Радио закрыли медпункт – врача и медсестру отправили в укрепрайон.
– На фронт? – спросил Коля. Он все еще плохо соображал после припадка.
– Да, – Татьяна щелкнула пальцем по коробке папирос, – видел бы ты их лица. Когда они грузились на машину.
– Что? Что было?
– Мне показалось, что они на собственные похороны собрались. Наш милейший доктор Екатерина Алексеевна была белее своего халата.
Татьяна замолчала. Ей представился все тот же серо-белый цвет, оттенивший одним вечером ее жизнь. Вот такого же цвета было лицо милейшей Екатерины Алексеевны, когда она поставила в кузов ЗИСа свой докторский чемоданчик и подала руки стоявшим в кузове красноармейцам. Они весело втащили ее, потом медсестру Леночку с пухлыми шоками и закричали шоферу:
– Доктор с нами.
Румяный командир заколотил по крыше кабины. ЗИС выдал облако белого дыма, хрюкнул и медленно покатился на улицу. В окружении смеющихся красноармейцев стояла бело-серая