– Я вас прошу, я вас умоляю, дождитесь меня, пожалуйста. Простите, мы незнакомы, я не знаю, как вас зовут, но я вас просто заклинаю: никуда не отпускайте Кэти до моего приезда! Будьте рядом, не отходите от нее ни на шаг, станьте ее тенью. Займите, отвлеките ее чем-либо. Попейте кофе, съешьте шоколадку, примерьте еще что-нибудь – я все оплачу. Я скоро буду! Я мигом! Я постараюсь! – он отнял трубку от уха, внезапно поняв, что говорит в пустоту.
Телефон молчал, своей немотой подстегивая его фантазию, пробуждая тысячи и тысячи опасений, тревог, страхов, готовых вот-вот материализоваться, отделяемых от воплощения одним лишь мигом, лишь взмахом ресниц, квантом неосторожной мысли. Пространство поплыло перед ним головокружением отчаяния, хороводом презрительных огней за окном рассекая муть сумерек.
Забыв обо всем, словно робот, запрограммированный на исполнение собственной воли, никуда больше не заглядывая и ни на что не отвлекаясь, Ленский бросился к выходу.
Он приехал как раз вовремя. Смешливая продавщица и Кэти, улыбаясь друг дружке, как давние подруги, пили кофе в маленьком баре, расположенном в глубине торгового зала. Издалека Кэти показалась ему совсем юной, почти девочкой, чьей-то прихотью одетой по-взрослому и по какому-то необъяснимому стечению обстоятельств оказавшейся в баре дорогого магазина.
Место халата занял темно-синий брючный костюм, домашние шлепанцы сменились изящными туфлями, куда-то исчезли робость и неуверенность. По лицу ее блуждала смутная, рассеянная улыбка, во всем облике сквозила независимость, надменная небрежность, и смешливая продавщица выглядела рядом с ней случайной спутницей, прислугой, из милости взятой госпожой на прогулку.
Кэти была легка и естественна, она, будто ждала чего-то, чего-то хорошего и приятного, что непременно, обязательно должно было произойти с ней в самое ближайшее время. Чего-то… Или кого-то? Его?
Как когда-то в детстве, сердце дрогнуло тревожной надеждой, и Ленский застыл, боясь шелохнуться, боясь спугнуть это хрупкое мгновение, прекрасной бабочкой замершее на исполинском маятнике времени.
Первой его заметила продавщица, бросив демонстративный взгляд на часы, и только потом, проследив за ее взглядом – Кэти, тенью мимолетной улыбки, попытавшаяся скрыть растерянность и смущение.
Нет-нет, глаза не обманывают его, это – и в самом деле самое настоящее смущение! Ленский подошел, присел к столику. В голове еще шумел безумный карнавал гонки, плясали встречные фары, лента дороги, обгоны, перестроения, виражи, и сейчас ему показалось, что он все еще за рулем, что вот-вот все вокруг него сорвется с места, сольется в бешеном движении, растворяя в нем предметы, людей, звуки и запахи.
– Я надеюсь, вы не скучали? – он склонился, поцеловал руку Кэти, в прихотливых отражениях расстроенного рассудка совсем крошечную, почти детскую, уютно уместившуюся