– Ну же, не пугайте меня, Евгений Александрович! Для людей нашего с вами возраста подобная авантюра равносильна глупости, а глупость в нашей профессии не может быть оправдана ничем.
Ленский почувствовал, как сердце гулко оборвалось бездной, как где-то далеко-далеко отсюда лопнул воздушным шариком его сказочный замок.
Что ж, все правильно. Старость делает нас уязвимыми, и та наша броня, которой мы так гордились когда-то, одного вида которой было вполне достаточно, чтобы заставить убираться восвояси любого, теперь годится, разве что, только для музея.
Ты беззащитен, Ленский! Ты беззащитен перед насмешками, перед чужой грубостью, любопытством, навязчивостью, даже перед угрызениями собственной совести. Ты беззащитен и смешон в своих попытках противостоять наглости, парчу притворной холодности, наигранного равнодушия бросая под скотские копыта хамства. Пора понять, что в твоем случае это уже не работает, да и вряд ли заработает, хоть, когда-нибудь еще.
Вот и сейчас – куда подевался твой хваленый апломб, твое умение держать людей на расстоянии, твоя самоуверенность и язвительная, уничижительная ирония? С глупым видом ты сидишь и слушаешь человека, сумевшего обвести тебя вокруг пальца, как ребенка, как глупого, зазнавшегося мальчишку.
Да, именно – как мальчишку. Потому что, детство и старость – два полюса, глядящие друг на друга сквозь кристалл времени, проекциями преломлений разбросанные по обе стороны оси жизни. И с той, и с другой стороны кажется, что мечта совсем рядом, что она вот-вот осуществиться, и пленительный мир счастья скоро придет, он уже ждет тебя за ближайшим отсюда поворотом, но все это – ложь, обман зрения, фокус для простофиль, позволивших увлечь себя уловками дешевых трюкачей. Мечта все так же далека, далека, как и в момент своего рождения, а ее близость – лишь призрак, иллюзия, мираж, вызванный грошовыми оптическими эффектами.
И что ты намерен делать теперь? Смириться? Безропотно сносить эти маскированные под искренность насмешки, делая вид, что они тебе безразличны? И время уходит, времени почти не осталось, потому что чувства всегда быстрее и точнее разума, а от тебя за версту разит унынием и беспомощностью.
Слабой вспышкой мелькнула робкая, опасливая мысль. А, может, и в самом деле сдаться? Ну, какой из тебя Дон Жуан? Это сейчас ты такой легкий, воздушный, романтический. А старость – она, ведь, такая. Никуда уже не денется, не отстанет. И рано или поздно сделает тебя тяжелым, ревнивым, ранимым, да-да, сделает, сделает обязательно, каким бы невероятным сейчас это тебе не казалось. Да и избранница твоя, (да избранница, избранница, чего уж теперь отпираться) – совсем не та, которая была вначале. Откровенно говоря, она и тогда была, как говорится, тебе не по зубам, а сейчас – и подавно. Наследство, империя – потянешь ли ты такой груз?
Так что, сиди тихо, господин экс-плейбой, как порекомендовало тебе заботливое руководство, сиди и моли Бога, чтобы история эта поскорей для тебя закончилась…
Словно эхо своего унижения, он увидел