И остается лишь разочарование, остается лишь неудовлетворенность, навсегда засевшая в душе ноющей занозой.
Так было и с Женей. Мир, оставшийся за той, однажды нарушенной чертой, манил его, будто диковинная игрушка, прекрасная и вожделенная, близкая и далекая, недоступная за прозрачной иллюзорностью витрины. Изо всех сил Женя тянулся к нему, в десятках, сотнях интерпретаций пытаясь отыскать ту единственную, неповторимую, квинтэссенцией истинной сути вобравшую в себя всю многосложную суть высшего разума, все его трещинки, шероховатости и оттенки. Он стремился как можно острее, глубже, яснее очертить размытые контуры своих впечатлений, неверными проекциями незримого оригинала терзающие его мятущийся рассудок. Будто за призрачную гладь зеркала, он старался проникнуть за обманчивый фасад своих ощущений, интегралом воображения пытаясь восстановить изначальные их очертания.
Он стремился расшифровать смутное безмолвие пустого леса, его сиротство, одиночество, его светлую скорбь по теплу, по дням, когда веселые голоса и смех разносились в его владениях. Он всматривался в гирлянды фонарных огней, дрожащих в глубине озябших сумерек, легкомысленную виньетку старого пруда, изысканно изогнувшегося меж двух высоких валов, сдержанное достоинство реки, скованной синеющим в вечернем полумраке льдом. Будто охотник, он подолгу вслушивался в бесцветную тишину, призрачным пледом укутавшую белоснежное безмолвие, словно пульсом заледеневшего сердца, прерываемую боем курантов на старой дворцовой башне.
Что кроется там, за ширмой убогого смысла? Как соединить воедино разрозненные фрагменты этой незримой мозаики, обманчивым, вечно неуловимым призраком, дразнящей его своей неявностью?
Он жонглировал трактовками, вставал на цыпочки душевного восприятия, растворялся в континууме этой призрачной бесконечности, будто изломанными отражениями неведомого мира, остановившейся перед ним перспективами Города. Час за часом сжигал он в топке криптографических формул хворост времени, охапками бросая в них массивы бесчисленных своих фантазий, и только торопливые прохожие, и только быстроглазые, вездесущие белки оживляли его сосредоточенное забытье.
Реальность плыла мимо, все такая же ясная и искренняя, такая же простая и безыскусная, в радужных вспышках снежинок, в бесконечных композициях сознания и ощущений таящая корень непостижимой своей сути. Но непрерывная работа мысли, бесчисленные попытки отыскать ключ, связать одним аккордом разбросанные по всей клавиатуре ноты чувств, в конце концов, сделали свое дело. Познание мира стало второй сутью Жени, будто бы имплантировавшись в него новой, специальной функ�