…C.Н. Беляева[-Экземплярская] находит возражения А. Ф. Лосева недоразумением, т[ак] к[ак] в докладе идет речь об измерении в общих чертах, что особенно уместно в таком размеренном искусстве, как музыка.[1015]
Чтение этого и других протоколов заседаний Музыкальной секции с участием Лосева приводит нас к выводу о том, что он и его коллеги говорили, по сути, на разных языках. Обычно другие члены секции просто не понимали Лосева, сходясь в оценке его рассуждений как «софистики». Такое непонимание возникло, как следует из протокола, при чтении доклада Лосева «О понятии ритма и метра» 5 февраля 1925 г.:
Докладчик [А. Ф. Лосев] находит нужным философски уточнить определения. Число он определяет как «единичность подвижного покоя самоотождествленного различия». Время – единичность алогического становления подвижного покоя самоотождествленного различия, данная как своя собственная инаковость и вновь рассматриваемая как подвижный покой.[1016]
Судя по репликам, никто из присутствующих не понял, о чем он говорит:
П. Н. Ренчицкий находит, что он и А. Ф. Лосев подходили в своих докладах с разных сторон. Говорит, что он останавливался на границах, которые нужны в преподавательской его деятельности в муз[ыкальной] школе и которые ответствуют его потребностям и характеру его «Я», отсутствию склонности в нем вдаваться в область софистики, диалектики, философии.
…П. Б. Лейберг относится к докладу, как к софистике; реалисты-физики не умеют считать пространство более чем трех измерений;…нельзя сказать, не играя словами: хожу и покоюсь.
С. Н. [Беляева-]Экземплярская считает, что всякий музыкант сделает упрек докладчику, что нет перехода к музыке.[1017]
Близки приведенным реплики выступавших на заседании В. М. Беляева, Н. Я. Брюсовой и Э. К. Розенова. В конце концов Лосеву пришлось прибегнуть к последнему аргументу в свою защиту:
А. Ф. Лосев, возражая, говорил, что отвлеченность необходимо должна быть, раз идет анализ отвлеченных понятий, раз мы находимся в области науки о музыке, а не самой музыки как искусства.[1018]
Заметим, что, участвуя в прениях, Лосев старался найти если не пересечения, то хотя бы частичные логические совпадения своего и иного представлений о музыке (об этом говорят, например, приведенные выше его реплики по поводу работ Сабанеева, Розенова и Конюса). Движения в обратном направлении обычно не возникало.
Изучение протоколов заседаний Музыкальной секции с участием Лосева приводит не только к негативным выводам. Судя по ним, можно предположить, что стиль изложения знаменитого трактата «Музыка как предмет логики» (1927) сложился под влиянием трудных дискуссий с коллегами-музыкантами. Чем, как не стремлением быть понятным, можно объяснить множество простейших бытовых аналогий, возникающих при пояснении концепции феноменологии «абсолютной, или чистой, музыки с точки зрения абстрактно-логического знания»