– Сугубо как шутку дурного тона я воспринял намёки на сговор и расправу.
– Я же говорил, что отыграется.
– Этого не будет.
– Ты у меня хороший мальчик.
– Да и, кстати, насчёт какого-то кодекса. Эриду не провинция, её статус не выработан. Пока на её территории по умолчанию действует конституция Нибиру. Забастовки защищены конституцией.
Энки изумился:
– Ты читал?..
Ану немедленно согласился.
– Как скажешь, мальчик. Я знаю, что утратил чутьё. И во всём полагаюсь на вас, молодых, понимаешь, гуманистов.
– И гуманисток.
– И гуманисток.
По озеру на цыпочках прошла рябь. Дед, воткнув удилище в кочку и сменив фокус, въехал к ним в штаб и огляделся.
– Как там, на Родине? – Осведомился Энки. – Революция не началась?
Дед рассеянно оглядывался. Многоугольные бронзовые колени, прикрытые белыми шортами, шевельнулись.
– Где-то так. Революция, конституция.
В речи его всплыл давний несчищенный университетом акцент северных провинций.
За дверью шнырял Сушка, изведшийся от одиночества и приказания хорошо себя вести. Десятник из своего кармана купил ему мороженого, но имел неосторожность отвернуться и Сушка убежал к папе. По дороге предполагалось исследовать дядю в пиджаке.
Теперь Сушка толокся возле дверей, твёрдо зная, что туда нельзя. Так же, как и большинству аннунаков до него, Сушке не составило труда убедить себя, что, если он просто слегка заглянет в комнату, запрет не будет нарушен.
Энки увидел золотую лапу, аккуратно просунутую в дверь, и отчаянно зашикал углом рта. Мелькнул яркий Сушкин глаз.
– Так вот. Это всё, конечно, хорошо. А вы бы вот с сестричкой – она же умница – сделали мне существо, которое не будет знать, что такое забастовка. С самого начала, понимаешь, сынок? Вот это было бы, – Ану негромко рассмеялся, – чудесно. Чтобы оно не читало конституцию.
Энки поразмыслил, посмеялся за себя и за Энлиля на всякий случай. Он даже положил руку за плечо Энлиля на спинку стула.
– Такое существо уже есть. – Сказал он, подталкивая брата.
– Ну, ладно, ну, ладно. – Ану потянул за удочкой пухлую в гречке и опавших закостеневших мышцах руку. Его цветная рубашечка в нарисованных птичках приковала заинтересованный взгляд Энки. – Так ты сделай. Чтобы оно всегда было в хорошем настроении и никаких забастовок.
Сфинкс не мог долее терпеть, слыша папин оправдывающийся голос и ещё чей-то, неизвестный. По голосам он понял, что папа беспокоится, но не за себя, а за кого-то.
Сушка налёг на дверь и влез прямо в Мегамир. Дед отпрянул с удочкой. Он и Сфинкс смотрели друг на друга.
– Кто…
Энки с гордостью сказал, поймав Сфинкса за холку.
– Я его домашнее животное. Сушка, а ну, брысь отседа.
Энлиль, потемневший от разговоров, слабо улыбнулся и пощекотал Сушку за вставшим дыбком музыкальным ухом. Дед пробормотал:
– Как странно… что это за вид?
– Леану.