Всем этим бедным убийцам, от которых отказались суверены, было хорошо вместе…
Иностранный военачальник сформировал теневое правительство и в эфире призвал добрых и честных граждан своей родины оказать всё возможное сопротивление захватчикам. Он велел желающим найти его, чтобы воевать в союзе с Южной Землёй.
Пусть Южная Земля – объявил он – всегда была для нас пугалом. Но только она сумела не сдаться в первый день войны. Объединим усилия – ибо враг из космоса страшнее тирании Южной Земли.
Собравшиеся для выпивки на чьём-то корабле, они обсудили план действий и тактику грядущих боёв, в одном из которых Чжу Ба Цзе был вынужден выполнять обязанности комэска. Теперь у них было четыре истребителя, и Чжу Ба Цзе летал без ведомого.
Конферансье организовал поднятие флага, и его подняли, для чего был приглашён Чжу Ба Цзе.
Среди замундиренных мальчиков и девочек Энки сразу увидел золотую гладкую голову брата.
Энлиль, суровый и надменный, как и все остальные члены отряда, отделённые от окружающих своим жертвенным состоянием, ничем не отличался от тех, что слева, и тех, что справа. Разве что своей красотой. Кукольные черты Антеи, соединившись с грубоватым наследством Ану, были что надо – в меру утонченные… ещё чуть – и слишком уж утончённые… но глаза были чуть приметно малы, губы тонковаты, а подбородок – ну, эта деталь декора у всей мужской половины династии Ану была одинаково вызывающей.
Ишь ты, волосок не шевельнётся, и мундир к лицу ему. Вообще, брат был добрый и справедливый, обладал и другими природными дарами, но был очень холоден и спокоен. Очень холоден. И чертовски спокоен.
Он вступил в отряд в тот же год, когда их перевели в общую школу. Энки осмеял его всеми доступными способами, но Энлиль ничуть не сердился. Он готовил себя к войне.
Прозвучал гимн. Там шла речь о свободной родине.
Волны музыки всегда оказывали влияние на пылкого Энки. Зима кончалась, а он раньше всех чувствовал поступь весны. Ноздри его короткого грубоватого носа трепетали, и в крови бродила тонкая отрава весны. Для него она была насильница, её маленькие слабые цветочки и мрачные штормы, скручивавшие поручни набережной, зеркально отражали то, что свершалось в нём самом. Точно это он цвёл, точно это он ломал железные прутья. Он был невысокий и сильный, рыжевато-бурые густые волосы стояли дыбом на дурной башке, стан был тонок, походка то развинченной, как песенка, то он делался деревянным человечком.
Годы созревания дались ему труднее, чем сверстникам. Он знал, что чувствует слишком глубоко, а это недостаток. Он был плаксив, и это скрывалось им со сверхъестественным напряжением. Он был страстен, как голубь, или, как весенний хищник, но до поры до времени придерживал себя. Прыщи никогда не оскверняли его невысокий широкий лоб, его плечи разворачивались и наливались