Марина спорила, обижалась, но в конце концов все успокоилось и забылось.
Новый приступ случился в субботу вечером, когда Вадим и Марина смотрели «Щелкунчика» в Большом театре. Шло первое действие. Луна осветила волшебным светом сверкающую елку. Игрушки ожили и с топотом полезли на дерево. Из-за кулис показался Дроссельмейер. В этот момент по животу опять разлился подлый холодок, и Вадим испуганно покосился на Марину, но та, блестящая и счастливая, следила за сценой. Пуще боли почему-то страшась разоблачения, он забормотал бессвязицу про важный звонок, выхватил из кармана телефон и пригнувшись побежал по ногам к выходу. За дверью партера перевел дух и снова бросился бежать, сначала по пустому скругляющемуся коридору, отражаясь в череде ампирных зеркал в золотых рамах, потом, перепрыгивая ступеньки и еле сдерживая рвоту, вниз по лестнице. «Абсурд какой-то», – подумал он, опускаясь на колени перед унитазом под доносившийся сверху «Вальс цветов».
Впервые в жизни ему было так плохо. Через десять минут непрерывной рвоты из пустого желудка извергалась только желчь, но облегчения не наступало, и он все ревел и ревел, обхватив руками стульчак. Вдобавок сознание его разделилось, и в то время как один Вадим буквально выворачивался наизнанку, другой фиксировал странные детали в обстановке и даже подтрунивал над первым: «Да что же это такое?!» – возведя слезящиеся глаза к сортирному потолку, вопрошал блюющий. «Не любишь ты балет, вот что», – ответствовал ироничный. «Когда, мать вашу, это кончится?! – стонал первый. «Еще даже антракта не было!» – отвечал второй. «Это же … какой-то!» – удивлялся один. «Разлегся тут и сквернословит», – комментировал другой, но оба сошлись на том, что врачу показаться все-таки стоит.
Далеко наверху взорвался аплодисментами зал. Вадим представил антракт, приближающиеся голоса театралов и перестук каблуков по кафелю. Собравшись с силами, он встал, зачем-то застегнул на верхнюю пуговичку пиджак и вышел из туалета. На лестнице еще никого не было – только Марина, не отрываясь, смотрела с площадки на открывшуюся дверь.
– Какая-то хрень, – произнес Вадим извиняющимся тоном. – Поехали в «Склиф».
Как он и предполагал, приемное отделение больницы находилось не со стороны Садового кольца, а в Грохольском переулке. Мигающая «скорая», указав направление, нырнула в тоннель под здание, а молодые люди прошли через стеклянные двери на первом этаже к единственному работающему окошку с надписью «Регистратура». Охранник за турникетом привстал, но, оглядев вошедших, опустился обратно в кресло-развалюху, не сказав ни слова. Людей почти не было. На сиденьях клевал носом худой старичок в ушанке, обложенный турецкими клетчатыми сумками, и рядом с окнами, прислонившись спиной к стене, кого-то дожидалась девушка-женщина в перекосившейся поношенной шубе, из-под которой проглядывала домашняя