– Давно-давно, когда мусульмане бросились в Гори и предприняли ужаснейшую резню в его улицах, несколько христианских девушек-грузинок заперлось в крепости в одной из башен. Храбрая и предприимчивая грузинка Тамара Бербуджи вошла последней в башню и остановилась у закрытой двери с острым кинжалом в руках. Дверь была очень узка и могла пропустить только по одному турку. Через несколько времени девушки услышали, что их осаждают. Дверь задрожала под ударами турецких ятаганов.
– Сдавайтесь! – кричали им враги.
Но Тамара объяснила полумертвым от страха девушкам, что смерть лучше плена, и, когда дверь уступила напору турецкого оружия, она вонзила свой кинжал в первого ворвавшегося воина. Враги перерезали всех девушек своими кривыми саблями, Тамару они заживо схоронили в башне.
До самой смерти слышался ее голос из заточения; своими песнями она прощалась с родиной и жизнью…
– Значит, огонек – ее душа, не нашедшая могильного покоя! – с суеверным ужасом решил Юлико и, дико вскрикнув, пустился к дому. В тот же миг огонек в башне потух…
Ложась спать, я решила для себя, что хорошенько прослежу за таинственными огоньками в башне.
В эту ночь мне плохо спалось… Мне снились какие-то страшные лица в фесках с кривыми ятаганами в руках, слышались дикие крики, стоны и голос, нежный, как волшебная свирель, голос девушки, заточенной на смерть…
Несколько вечеров подряд я отправлялась к обрыву в сопровождении моего пажа. Мы садились на краю обрыва и, свесив ноги над бегущей далеко внизу Курой, предавались созерцанию. Случалось, что огонек потухал или переходил с места на место, и мы с ужасом переглядывались с Юлико, но не уходили с нашего поста.
– Юлико, – говорила я ему шепотом, – как ты думаешь, бродит там умершая девушка?
И, встретив его глаза, расширенные ужасом, я добавила, охваченная каким-то жгучим, но почти приятным ощущением страха:
– Да, да, бродит и просит могилы.
– Не говорите так, мне страшно, – молил меня Юлико чуть не плача.
– А вдруг она выйдет оттуда, – продолжала я пугать его, чувствуя сама, как трепет ужаса пронизывает меня, – и утащит нас за собою?
Храбрый паж с ревом понесся к дому по каштановой аллее, а за ним, как на крыльях, понеслась и сама королева, испытывая скорее чувство сладкого и острого волнения, нежели испуга…
– Юлико! – сказала я ему как-то, сидя на том же обрыве и не сводя глаз с таинственно мерцающего огонька. – Ты меня очень любишь?
Он посмотрел на меня глазами, в которых было столько преданности, что я не могла ему не поверить.
– Больше брата? – добавила я только.
– Больше, Нина!
– И сделаешь для меня все, что я ни прикажу?
– Все, Нина, приказывайте! Ведь вы моя королева.
– Хорошо, Юлико, ты добрый товарищ! Завтра в эту пору мы пойдем в Башню смерти.
Он вскинул на меня глаза, в которых отражался ужас, и задрожал как осиновый лист.
– Нет,