– Да, – подтвердил Микеле. – В Реттифило.
Марчелло, которому надоело, что брат говорит намеками, не выдержал:
– Твоя фотография в свадебном платье висит в витрине ателье.
Следующие несколько минут они говорили о фотографии: Марчелло – с восхищением, Микеле – все с той же иронией, но оба сошлись на том, что Лила на ней – настоящая красавица. Лила притворно нахмурилась: дескать, знала бы, что портниха выставит фотографию в витрине, ни за что бы ей ее не подарила.
– А я хочу, чтобы в витрине была моя фотография! – нарочито капризным тоном крикнула из-за стойки Джильола.
– Сначала надо, чтобы на тебе кто-нибудь женился, – сказал Микеле.
– На мне женишься ты, – веско ответила она и собралась развить свою мысль, когда ее внезапно перебила Лила.
– Вот и Ленучча собирается замуж, – выдала она.
Внимание братьев Солара переключилось на меня. До этой минуты я чувствовала себя невидимкой и не произнесла ни слова.
– Ничего подобного! – вспыхнула я.
– Почему же? Я бы на тебе с удовольствием женился, – сказал Микеле и мрачно посмотрел на Джильолу.
– Поздно спохватился, у нее уже есть жених, – ответила Лила.
И заговорила об Антонио, рассказав и про его повестку, и про то, как трудно придется его семье, если он уйдет в армию. Меня удивило не столько ее красноречие – оно не было для меня секретом, – сколько ее тон, уверенный и нахальный одновременно. На ее губах алела яркая помада. Она намекала Марчелло, что прошлое позабыто, а Микеле давала понять, что его враждебность ее скорее веселит, чем отталкивает. Но самое поразительное, она разговаривала с братьями как опытная женщина, хорошо знающая, что такое мужчины; ей уже нечему было учиться, напротив, она сама могла кого угодно кое-чему поучить. Она не играла, не повторяла, как мы делали в детстве, слова из романов о падших женщинах, она говорила так, что всем становилось ясно: она и правда знает, о чем говорит, и это ничуть ее не смущало. Потом она вдруг резко меняла тон на равнодушный, словно давала братьям понять: ей известно, что она им нравится, но они ее не интересуют. Так она лавировала, смутив братьев до того, что они уже не знали, как себя повести. Марчелло уставился в пол, и даже Микеле растерялся, лишь блеск глаз на помрачневшем лице выдавал его мысли: пусть ты и синьора Карраччи, но я тебя, шлюха, отделаю. Тогда она снова меняла тембр голоса на игривый, делая вид, что ей очень весело и приятно в компании братьев. Микеле оказался крепким орешком, зато Марчелло продержался недолго.
– Антонио того не стоит, – сказал он, – но Ленучча – хорошая девушка. Ради нее я могу поговорить с одним другом, спрошу, что тут можно сделать.
Обрадованная, я поблагодарила его.
Лила выбрала булочки, перебросилась парой дружеских реплик с Джильолой и ее отцом, который высунул из-за шторы голову и сказал: «Кланяйся от меня Стефано». Лила подошла к кассе и стала доставать деньги, но Марчелло отрицательно помотал головой, и даже Микеле, хоть и не сразу, последовал примеру брата.
Мы