– Надо, – вмешалась в разговор Еленка. Несмотря на свой отказ, литвинка оценила порыв князя Дмитрия, и ей хотелось узнать хоть что-нибудь о прежней жизни пусть и нелюбимого, но единственного близкого человека.
«Стало быть, я не совсем тебе безразличен, может быть, еще и передумаешь», – глянув в колдовские, излучающие тревожное сочувствие глаза красавицы, подумал неудачливый жених.
Приободренный надеждой, он благожелательно изрек, обращаясь к монаху:
– Входи, мил человек, присаживайся, в ногах, как говорится, правды нет.
– Благодарствую, ваша милость, только люди мы простые, не с руки нам пред князьями сидеть, я уж лучше постою, – ответил тот, тая насмешку в черных, словно уголь, с вороватым блеском глазах.
– Как знаешь, – помрачнел Дмитрий Михайлович.
– Игуменья сказала, что ты видел, кто именье Новосильцевых громил.
– Конечно, видел, коли сам в погроме том участвовал, – без утайки ответил чернец.
– Ну, так рассказывай.
– Да рассказывать-то шибко не о чем, будто сам не знаешь, как наш Грозный-государь ослушников карает, – вздохнул раскаявшийся грешник и с явной неохотой начал свое повествование – Почитай, уж лет пятнадцать назад это было. Как-то осенью, после вечерней молитвы, заявился в трапезную Грязной, прервал хмельной кураж да огласил царев указ – назавтра ехать в вотчину Романа Новосильцева, что стоит у Коломенской дороги, и доставить изменника в Москву, на расправу.
– Что-то не пойму, – перебил монаха Новосильцев. – То про молитву, то про хмельной кураж вещаешь?
– Одно другому не помеха, – со снисходительной усмешкой пояснил монах. – По крайней мере, в кромешном войске было так заведено. Мы ж, опричники, святою братией считались, а игуменом у нас сам Иван Васильевич состоял. Так вот, крикнул Васька охотников мятежного князя ловить. Желающих нашлось – хоть отбавляй. Ну, понятно дело, и я средь них. В путь отправились на следующий день. Предводительствовал нами все тот же Грязной, да еще его племянник, тоже Васька. Ближе к сумеркам до места добрались, но до времени в лесу таились. Лишь когда совсем стемнело и все огни в имении погасли, пошли на приступ. Хотя, какой там приступ, так, одно название. Челядь княжеская как только нас увидела, сразу по углам попряталась. И то сказать, кто ж решится на верных слуг царевых руку поднять. Правда, князь Роман за сабельку схватился, когда мы в его опочивальню ворвались, но что толку-то. Скрутили да на Москву свезли. Вот и все, пожалуй.
Бледное лицо князь Дмитрия пошло багровыми пятнами. Как только монах умолк, он с дрожью в голосе спросил:
– Женщина в тереме была?
– Были девки дворовые, как без них. Только зверств особых над ними не чинили. Ну, снасиловали, не без этого, но чтоб насмерть бить – такого не было. Шибко уж богатым княжий терем оказался, так что грабежу все предались, некогда над бабами глумиться было.
– Я тебя не о дворовых девках спрашиваю. У брата в ту пору моя невеста, княжна