– Пишу, Мария Федоровна, пишу, челобитную государю сочиняю.
– Зря стараешься, глаза бы поберег. Все одно, послание твое царь читать не станет, не до того ему сейчас, – сказала игуменья, ставя перед князем кувшин с квасом и блюдо с закусками. – Поешь-ка лучше.
В ответ на вопрошающий взгляд собеседника она охотно пояснила:
– Торговец здешний из Москвы вернулся, сказывал, что государь сынка своего любимого, Ивана, прибил. Совсем, видать, обезумел.
– Как прибил?
– Насмерть, вестимо, он иначе не умеет. В чем-в чем, а в душегубстве Ивану Васильевичу равных нет, и вряд ли будут. Хотя, как знать, это доброте есть мера, а злодейство, оно безмерно.
Худая весть изрядно озадачила князя Дмитрия, он назавтра собирался ехать в Москву. Все сроки вышли, Княжич так и не явился, ожидать его далее теряло всякий смысл.
Виновато потупив взор, Новосильцев вопросил:
– Что с княгиней?
Прошло уже два месяца с тех пор, как они с Еленой и сопровождавшим их стрелецко-казачьим отрядом прибыли в Дмитров – небольшой подмосковный городок. Казачки расположились на постоялом дворе и, лишенные догляда старшин, Игнат не в счет, лихо пропивали заслуженную на войне награду. Стрельцы влились в городскую стражу, а князь с княгиней нашли пристанище в монастыре, настоятельницей которого была дальняя родственница Новосильцева Мария Федоровна Лыкова, в монашестве игуменья Агриппина.
С Машей, как он звал ее по молодости, у князя была давняя дружба, а когда-то даже и любовь. До венчания, правда, дело не дошло. Княжне Лыковой дорожку перешла красавица Юлия из рода Трубецких. Пятнадцать лет назад, отправляясь с посольством в Турцию, оставил князь ее, тогда уже обрученную невесту, на попечение брата. Думал вскоре вернуться да свадьбу сыграть, но не вышло. Поначалу, чего греха таить, убоялся гнева государева, который свинцовой тучей навис над родом Новосильцевых, а потом, когда узнал про казнь Романа и пропажу Юлии, решил вовсе не бывать в родных местах, что зря душу бередить, вороном сидеть на пепелище.
Дожидаться – Княжича в Москве Новосильцев тоже не решился – мигом государю донесут и про него, и про красавицу шляхтянку. Тут-то он и вспомнил Машу.
Ходили слухи, что она, уйдя в монахини, стала игуменьей при Дмитровском монастыре, потому он и назначил Ивану встречу в этом захудалом городишке. И теперь, спросивши про Елену, Дмитрий Михайлович невольно устыдился. А не по его ль вине княжна Мария Лыкова покинула мир да стала божьей дщерью?
– Что глаза-то прячешь, старый греховодник? Неча о былом вспоминать. Раньше стыдиться надо было, когда на Юльку Трубецкую променял меня, – усмехнулась игуменья, но тут же сделавшись серьезной, озабоченно добавила: – Неладное с твоей красавицей творится. Который день не ест, не пьет, все в окошко смотрит, словно ждет кого-то. Себя, правда, блюдет, нынче снова в баньку ходила, по воде, говорит, соскучилась в походах ваших. Только я-то вижу, девка не в себе. Каждый день то ли к свадьбе, то ли к смерти готовится. И где ты только такую