– Да будет тебе, ишь, распалился, как казан на костре. Время покажет. Только медлить нам нельзя. Надо ж понимать, любовь у Ваньки, – попытался успокоить его Митька.
– Любовь? Вот любви, как и темницы, мне познать пока не довелось. С блудницами грешить доводилось, а так, чтоб по любви, пожалуй, нет, – мечтательно промолвил Лысый, но тут же строго заявил: – Все одно, хоть и с любовью, раньше, чем через неделю, рана не затянется. Вот как прихлынет к жилам свежая кровь да лихоманка кончиться, так и поедем.
– А ты что, тоже с нами в Москву собрался? – в один голос спросили Ванька с Митькой.
– Должен же средь вас, шальных безумцев, хоть один умом не обделенный быть, – с достоинством ответил Никита.
– Не криви душой, признайся лучше, никак за бабой в белокаменную решил податься, – блудливо ухмыльнулся Разгуляй.
Умом не обделенный муж густо покраснел, но ничего не ответил.
– То-то же, старый греховодник, не ссорься раньше времени со мной, – не унимался Митька. – Я вон атаману уже помог шляхетскую княгиню окрутить, а тебе уж, так и быть, купчиху Московскую сосватаю.
– Не такой уж я и старый, только лысый чуток, – смущенно вымолвил Никита. Все дружно рассмеялись: и двадцатилетний, едва живой полковник, и бравый, тридцатилетний хорунжий, и сорокалетний, любви не ведавший, казак.
– Ладно, мне и впрямь пора идти, – с трудом превозмогая смех, сказал Митяй. – Надо ухо востро держать, как бы Рябой с дружками не нагрянул. Пойду, братов предупрежу.
– Наконец-то унесла нелегкая, – облегченно вздохнул Лысый, крестя хорунжего в широкую спину. – А ты, Ваня, спи давай. Чем крепче заснешь, тем скорей свою княгиню встретишь.
Проснулся есаул как раз в ту пору, когда поздний, осенний рассвет начал робко заглядывать в окна. Откинув укрывавшую его овчину, он поглядел по сторонам и, увидев сидящего возле стола Никиту, вопросил:
– Никак утро уже? А ты что, так и не ложился, всю ночь возле меня просидел?
– Ну и просидел, это вам, молодым, в диковину, а поживешь с мое, тоже спать не будешь по ночам, особенно когда есть, о чем подумать, – ответил Лысый и участливо осведомился: – Пить хочешь?
Иван согласно кивнул. Никита было потянулся к винному бочонку, но передумал.
– От вина кровь может разыграться, не дай бог, опять из раны потечет. Я вот тут отвар сготовил, лучше его испей, – подойдя к печи, в которой еще тлели угли, он наполнил кружку каким-то зельем.
– Пей, не сомневайся. Я, конечно, не такой целитель, как твоя мать-покойница, но в травах знаю толк.
Выпив травяной отвар, вкусом явно уступающий кольцовской рамее, Иван поинтересовался:
– Почто, Никита, так печешься обо мне, ранее, насколь я помню, ты меня не очень-то любил?
– Атаман не красна девица и не купчиха толстомясая, которую мне Митька обещал, чтоб его любить, – задумчиво промолвил Лысый. – Говоришь, не шибко-то любил?