При мысли, что красавицу придется уступить кому б то ни было, пусть даже Дмитрию Михайловичу, Ваньке сделалось не по себе. Ему неудержимо захотелось сейчас же овладеть отчаянной воительницей, сделать ее своей женой да увезти в станицу, а там – будь, как будет. Может, с белокурой синеглазкой все сложится иначе, чем с черноокой смуглянкой Надией.
Возможно, тем бы дело и закончилось, но, почуяв охватившее ее спасителя любовное желание, красавица оглянулась. Уставившись на Княжича полными слез глазамиозерами, она жалобно пролепетала:
– Ты же обещал.
Эти слова и взгляд обрушились потоком ледяной воды на разгоряченную Ванькину голову. Его руки, уже было сжавшие шляхтянку в объятиях, безвольно повисли.
– Да чем я лучше того татарина, – ужаснулся он, одновременно вспомнив и волосатого мурзу из своего короткого, безрадостного детства и только что убитого шляхтянкой верзилу ордынца. Более не говоря ни слова, они выехали из дубравы. Вдали уже был виден весь казачий полк, и Иван остановился в ожидании собратьев.
Однако синеглазая снова изумила Ваньку. Ловко перекинув через спину Лебедя свои на редкость стройные ножки, она уселась напротив Княжича лицом к лицу, вытерла ладошкой слезы и необычайно красивым грудным голосом все так же по-детски растягивая слова, сказала:
– Спасибо тебе, Ванька-есаул, за все спасибо, – затем, слегка откинув голову, почти что весело спросила: – А есаул – это как хорунжий или как полковник по-нашему?
Взирая на невиданной им ранее красы женское лицо, которое не портил ни раскрасневшийся от слез, задорно вздернутый носик, ни скрывающийся в серебристых волосах свежий, розовый шрам на виске, Княжич ощутил своим мятежным сердцем, что жизнь его делает какой-то новый поворот. Сглотнув подступивший к горлу комок, он пояснил:
– Есаул – это как раз посередине, побольше хорунжего, но меньше полковника, – и в свою очередь спросил: – А ты откуда, девонька, в воинских чинах столь сведуща и вообще, кто ты?
Снова погрустнев, красавица кивнула в сторону дубравы:
– Мой отец полковник был.
Чтоб развеять ее грусть, а заодно и уяснить, кто же есть прекрасная шляхтянка – мужняя жена аль девица, Иван игриво вымолвил:
– А хорунжий у тебя, наверно, муж или жених.
Ответ красавицы чуть было на корню не загубил зарождающуюся в Ванькином сердце любовь.
– Нет, мой муж канцлер Литвы, князь Волович. Его поляки зарезали, а нас с отцом в этом обвинили. А хорунжим дядя Гжегож был, он, когда меня спасал, погиб, – глаза литвинки вновь наполнились слезами. Еле сдерживаясь, чтобы не расплакаться, она растерянно добавила: – Кто я есть, теперь сама не знаю – то ль княгиня, вдова литовского канцлера, то ль бездомная беглянка, пленница твоя. Мне теперь уж все равно, за кого желаешь, за ту и почитай. А зовут меня Елена Волович, в девичестве Елена Озорчук, – не имея больше сил удерживать слезы, красавица горько