Площадь восторженно проревела:
– Вáрак! Инка-по-милости!!
Тысяцкий взмахом жезла оборвал рёв, кончив:
– Кто вздумал требовать не своё?! Не лгать, не лениться, не красть!
Люд услали, чтобы, в оставшийся до сна срок, мысль усвоилась. Ибо туп люд. Дело его – рыть землю. В Куско за люд подумали.
Йýки с Пако болтали: «Земли общинные были. Стали, что, не общинные?» – «Ты, Йýки, глупый. Хлеб как растят? Взял зерно, бросил в ямку, сдобрил землёю да тем, что с зада, – вот тебе стебель. Так же закон растят: на задах поелозят – вот и закон идёт. Подставляй лишь корзину, чтоб не рассыпать, чтоб всем хватило». – «Ты, Пако, вор. Ты лжёшь». – «Йýки, рад на войну идти в Чили? Вот тебе сказка. Кролик, увидев, как женщина варит кроликов, говорит ей: „Это плохой закон – варить кроликов! Пожалей, не вари!“ Женщина ему: „Кролик, ладно!“ Через луну содрала с него шкуру, и он взмолился: „Ты обещала!“ Женщина поместила его над костром, смеясь: „Обещала, да. Потому не варю, а жарю“… Нам все законы – вот как законы той женщины в сказке для кролика».
Но иначе общались вожди подле Вáрака.
«С мудрым Вáраком в детстве змей ловил и тогда уж знал: будет инкой!» – «Инка-по-милости храбрый был! Голопузиком, помню, влез вдруг на ламу и прокатился!» – «Нынче большие дела в Куско делает!» – «Близок к Солнцу стал!» – «Нам с него брать пример, со знатного!»
– Он мой брат, а я сотник! – нёс Кáрак громко. – Предок мой рыба. Мы будем инки!
Дрожь била всех, спотыкавшихся и потевших от чести вышагивать близ этих личностей. Оживали обиды: «Предок мой – пик больше речки. А в речке рыбы. Рыбы меня превзошли?!» Чтоб понять боль терзаний, надобно знать: «индеец не может быть уважаем, если не родом от родника, от реки иль от озера, иль от моря либо зверей, горных пиков, хребтов, утёсов либо пещер, каждый собственной прихотью ради собственной чести».
В комнате со столбом в центр крыши гости сели за скатерть на пол. Табурет с Вáраком венчал сборище. Женщины принесли водку и удалились. Самоотверженный усмехнулся.
– Умпу, ты самый мудрый здесь. Пью с тобой.
Жрец, вскочив, принял из левой руки его чашу, выпил расплёскивая.
Все орали наперебой:
– Инка наш, инка-милостью! Пьём с тобой!
– Я, я, я пью с тобой!
– Выпей со мною же, наконец!!
Кáрак поцеловал брату ногу и прослезился. – Вáрак!
– Умпу, – самоотверженный усмехнулся вновь, – ты мою девку бил, помнишь?
Жрец заелозил. – Где, славный инка, инка-по-милости? Память плохая… Что ты!
– А вот скажите, – требовал Вáрак, – власти общинника, все по рангу.
– Есть! – Кáрак, выпучив мышьи глазки, принялся загибать пальцы. – Первая власть – десяцкий, первый начальник. Пýрех, он перво-наперво из десятки. Пятидесяцкий – вторая власть, сотник – третья власть. Я сотник! Четвёртый начальник – то пятисотник. Пятый начальник – тысяцкий, а шестой – пятитысяцкий. Седьмой – темник. У темника под началом тьма пýрехов. А восьмой